В мире фантастики и приключений. Выпуск 9. Белый камень Эрдени. 1982 г.

Проследив за взглядом Митрохина, Николай Павлович почему-то оскорбился и демонстративно глянул на часы. Почти ничего не объясняя и почти не задерживаясь у экспонатов, он показал Борису украшения из могильников инкской знати: броши, статуэтки, фигурки зверей и птиц. Каждый экспонат был снабжен аккуратной табличкой с надписью на трех языках: на русском, на английском и на испанском. Походя ученый показал Борису статую бога плодородия. Снова стелы, снова статуэтки, снова чаши… Посуда понравилась Митрохину чрезвычайно, о чем он и сказал Пласкееву, не изменив, впрочем, его пренебрежительного отношения к себе.

— А это что? А это? — то и дело спрашивал Борис, изо всех сил стараясь реабилитироваться во мнении ученого, которого так расхваливал Арон. Но, увы, ученого все больше и больше тяготила экскурсия.

Перед одним из экспонатов он вдруг вновь оживился.

Это был огромный, метра два с половиной по ребру, белый бaрельеф.

— А вот это, м… Борис Сергеевич, пожалуй, гвоздь экспозиции. Это, видите ли, гипсовая копия каменного блока с бокового фриза храма божества Солнца — бога Инти. Это — из последних приобретений исторического музeя Лимы. Фрагмент сильно попорчен, к сожалению. По-видимому, это изображение самого божества. Не правда ли, впечатляющая личность?

— Впечатляющая! — искренне согласился Митрохин. Божество было изображено в полный рост и выполнено в тех же угловатых геометрических, чрезвычайно прихотливых линиях. Инти в расставленных руках, сжав кулаки, держал какие-то длинные узкие предметы: не то жезлы, не то рулоны. И только эти предметы в его руках нарушали впечатление полной, абсолютной симметрии барельефа. Так и виделась Митрохину ось симметрии, проходящая через центральный зуб шапки, или там короны божества, через прямоугольный нос, через ступенчатый постамент, который попирали прямоугольные ступни Инти. Предметы в руках божества Митрохин мысленно окрестит жезлами. Правый жезл был расчленен на ячейки поперечными линиями, и каждую ячейку заполнял узор, замкнутый с внешней стороны и разомкнутый в сторону божества. Левый жезл раздваивался наверху и тоже был расчленен на ячейки с узорами, только эти узоры замыкались в противоположном направлении. Митрохин, как завороженный, не отрываясь смотрел на барельеф. Николай Павлович дружески тронул его за плечо.

— Какая мощь, какое божественное равнодушие к земному, — сказал он, — какой лаконизм исполнения! Да, были мастера! У меня есть графическая копия этого барельефа, — ученый кивнул в сторону стенда с макетом крепости, и Борис понял, что речь идет о том самом листе, который Пласкеев рассматривал в момент их прихода.

— Скажите, пожалуйста, Николай Павлович, — спросил Митрохин, — а почему здесь нет надписей по-инкски? Здорово было бы, а?

Инковед усмехнулся:

— Этот вопрос… — И Борис испугался, что опять ляпнул нечто безграмотное. — Видите ли, Борис Сергеевич, — тем не менее благосклонно пояснил ученый, — это действительно вопрос вопросов. Еще недавно считалось, что, в отличие от американских индейцев (Митрохин поежился), андские индейцы письменности не знали. (Митрохин кивнул, сообразив, кто такие «месоиндейцы»). Но, — торжественно поднял палец гид, — теперь этот взгляд оспаривается, и, смею вас уверить, не без оснований! Нет, — затряс он головой, — письменных источников, подобных «кодексам» ацтеков, в Южной Америке не найдено, и узелковые записи-«кипу», согласитесь, тоже не письменность. Но еще хронист де Гамба утверждал, что в Куско существовал архив инков, где хранились куски материи, на которых были вытканы, — ученый голосом подчеркнул это слово, — вытканы важнейшие события истории страны. А де Гамба — корректнейший исследователь. А знаменитые «бобы» археолога Ойле? «Бобы», испещренные какими-то знаками. Вполне возможно, что это — пиктографическое письмо. Но все это, Борис Сергеевич, до сих пор династическая тайна инков. Ах, если бы мы имели дело с иероглифическими комплексами, как Кнорозов! Впрочем, — спохватился Пласкеев, — вам, наверно, все это… Одним словом, «по-инкски», как вы говорите, писать мы не можем.

Митрохин все еще неотрывно разглядывал барельеф.

У него вдруг дернулась бровь, и он бессознательным жестом пригладил ее пальцем. Линия симметрии…

— Николай Павлович, — обернулся он к ученому, — нельзя ли взглянуть на чертеж?

— На чертеж? — изумился тот.

— На графическую копию, — поправился Борис, шагнув к стенду.

— Ах вот вы о чем, — пожал плечами Пласкеев, — пожалуйста… А собственно, с какой стати… Что вы делаете! — закричал он возмущенно, видя, как Митрохин, повернув лист оборотной стороной, вдруг сложил его пополам по длине и провел ладонью по сгибу. — Ну, знаете ли!..