В начале было воспитание

Люди, так и не сумевшие вывести свои подсознательные ощущения в сознание, наверное, сочтут наивным предположение о том, что истоки преступных деяний Гитлера следует искать в его детстве. Многие придерживаются точки зрения, что неправомерно искать причины всего и вся в детских переживаниях. Ведь политика — серьезная вещь, а вовсе не детская игра, скажут они и сочтут мои аргументы натянутыми или даже обидными для матерей и отцов. В этом нет ничего удивительного: ведь они полностью забыли действительность своего детства. Однако стоит повнимательнее приглядеться к биографии Гитлера, как сразу становится особенно явственно видна связующая нить между детством и последующими событиями его жизни. Еще совсем маленьким он любил играть в войну, находя таким образом освобождение от отцовской узды. Идеальными борцами против угнетателей он считал сначала индейцев, а потом буров. «Потребовалось совсем немного времени для того, чтобы при каждом известии об их героической борьбе испытывать сильнейшие эмоции

», — пишет он в своей книге «Майн Кампф». В другом месте он четко обозначает момент, ставший вехой на роковом пути от игры воображения до страшной реальности: «С тех пор я начал увлекаться всем, что так или иначе имеет отношение к войне или солдатскому ремеслу» (Mein Kampf, цит. по: Toland, S.31).

Доктор Хюмер, преподававший немецкий язык в школе, где учился Гитлер, рассказывал, что в пубертатный период Адольф «нередко с плохо скрываемым раздражением воспринимал предупреждения и наставления учителей, но зато требовал беспрекословного повиновения от своих товарищей

» (ср. Toland, S.77). Ранняя идентификация с отцом-тираном привела к тому, что, если верить словам Паула Моора, одного из жителей Браунау, Адольф еще в раннем детстве, стоя на холме, «произносил долгие и пламенные речи». В Браунау он провел первые три года жизни, а значит, очень рано начал играть роль вождя. В этих речах он неосознанно подражал Алоизу, а в публике видел себя самого, восторженно глядящего на грозного отца.

Позднее эту же роль выполняли массовые шествия, также в каком-то смысле отражавшие ситуацию его детских лет, но теперь в роли ребенка выступал целый народ, а Гитлер, обожаемый всеми, удовлетворял свой нарциссизм. Известно, что еще в юности будущий фюрер очень любил лесть и обладал способностью «гипнотизировать» слушателя. Вот что пишет Джон Толанд, ссылаясь на слова некоего Кубичека, бывшего в юности другом Гитлера:

«Речи Гитлера оказали на Кубичека воздействие схожее с „извержением вулкана“, он воспринял их как красочный спектакль и „в начале настолько растерялся, что даже забыл похлопать“. Лишь постепенно Кубичек понял, что „речи Гитлера не имели никакого отношения к театральному действу“ и что, напротив, его друг был настроен „очень серьезно“. Одновременно он также понял, что Гитлер ожидает от него только одного — полного и безоговорочного одобрения. Кубичек, пораженный не столько содержанием речи, сколько ораторским талантом Гитлера, не скупился на похвалу и лесть... Казалось, Адольф полностью завладел душой Кубичека, и теперь у них обоих были совершенно одинаковые ощущения. Все, что меня волновало, он воспринимал так, словно это касалось непосредственно его... Иногда я далее думал, что он живет одной жизнью со мной

» (Toland, S. 41).

Вряд ли можно лучше прокомментировать легендарное гипнотическое воздействие Гитлера на массы. Если евреи представляли униженную часть его детского Я, которую он всеми средствами пытался уничтожить, то покорившийся ему немецкий народ — в данном случае его олицетворял Кубичек — воплощал в себе «прекрасную» часть его души, преклоняющуюся перед отцом и им же любимую. Итак, ребенок, вставший на место отца, защищает чистую детскую душу от таящейся в ней самой опасности путем изгнания и «уничтожения злых евреев». Тем самым он одновременно стремится избавить «сына» от недобрых мыслей и добиться, наконец, полного единения с ним.

Разумеется, с этими выводами никогда не согласятся те, кто считает, что подсознание — лишь «порождение больного мозга психоаналитика». Но я вполне допускаю мысль, что даже психотерапевты крайне скептически или даже с негодованием отнесутся к моему намерению отыскать в детстве Гитлера истоки его бесчеловечных деяний. Но вряд ли моя гипотеза менее состоятельна, чем рассуждения последователей Эриха Фромма, искренне считающих, что Господь вдруг взял и прислал на Землю «чудовищного некрофила». Достаточно вспомнить строки из книги их идейного вдохновителя: