В начале жизни (страницы воспоминаний); Статьи. Выступления. Заметки. Воспоминания; Проза разных лет

В детстве человек бывает нетерпелив. Пушкин как бы рассчитывает на это в своих сказках. Действие у него нигде не замедляется и не застаивается. И даже внешнее построение сказок таково, что кажется, будто они состоят из отдельных, законченных звеньев, все время сменяющих друг друга.

Детским писателям следует учиться у Пушкина этому замечательному умению придавать отдельным двустишиям, четверостишиям, восьмистишиям смысловую и ритмическую завершенность и цельность.

Если бы вся сказка о царе Салтане не была бы написана, а существовали бы только четыре ее строки:

В синем небе звезды блещут,В синем море волны хлещут,Туча по небу идет,Бочка по морю плывет,

то и они были бы замечательным и законченным произведением искусства.

* * *

Народная сказка во времена Пушкина еще не имела прав гражданства. Жила она где-то под спудом, и только первые пионеры, вроде Сахарова, рисковали рыться в этой еще не исследованной и не очищенной руде.

Пушкин не ждал, чтобы фольклористы и присяжные собиратели сказок вложили ему в руки нечто готовое.

Он добыл сказку сам, добыл из первых рук, и с тех пор, как он к ней прикоснулся, она стала достоянием сознательного и культурного искусства.

Пушкин подарил нам сказку как литературный жанр, и мы не имеем права выпустить этот подарок из рук.

Сейчас нам предстоит труднейшее дело — добыть и создать сказку нашего времени. Не будем же и мы рассчитывать на фольклористов и собирателей.

Это должно быть делом поэтов — так же, как во времена Александра Сергеевича Пушкина.

Дети-поэты

1

Недавно я слышал интересный маленький рассказ. Сочинила его семилетняя девочка, Таня Кротова. Вот он:

На море был остров. На острове сидела жаба. Пришел ослик. Ходил, ходил и жабу раздавил. Пришел лев. Ходил, ходил и ослика раздавил. Пришел слон. Ходил, ходил и льва раздавил. Пришел мамонт. Ходил, ходил и слона раздавил. И остался один. Ходил, ходил и целый остров раздавил. Не стало ни мамонта, ни острова. Одно море осталось.

Этот рассказ запоминается с первого раза, как стихи — так лаконична его форма.

У рассказа есть начало и конец (что не всегда бывает в произведениях взрослых писателей). Продолжать рассказ дальше — после того, как мамонт потопил остров и одно только море осталось, — немыслимо.

Когда читаешь детям книжки, написанные взрослыми, часто приходится присочинять к сказке или повести новый конец. А еще чаще ребенок сам придумывает окончание к рассказу. Это бывает в двух случаях: когда книжка кажется ребенку незаконченной или когда она кончается «грустно».

Ребенок спешит исправить автора. Заключение рассказа во что бы то ни стало должно быть оптимистическим!

Правда, история «про жабу и про мамонта» кончается гибелью всех действующих лиц и даже декорации (остров погибает), но вряд ли кто-нибудь пожалеет героев этого рассказа — жабу, ослика, льва, слона и мамонта. Все они упоминаются мельком и выведены только для того, чтобы можно было сравнить их силу и вес.

Путем таких сравнений (Кто больше? Кто сильнее?) ребенок познает мир.

Та же тема, но в гораздо более сложной и тонкой трактовке звучит в драматической поэме «Человек все победит». Поэму эту написал двенадцатилетний мальчик. Но о ней речь впереди.

Из стихотворений, сочиненных детьми, самым характерным для маленьких поэтов Советской страны я считаю следующее:

ЧелюскИнцы-дорогИнцы,Как боялся я весны.Как боялся я весны.Зря боялся я весны:ЧелюскИнцы-дорогИнцы,Все равно вы спасены.

Существительного «дорогинцы» в русском языке до этих стихов не было. Слово это образовано от прилагательного «дорогой» и звучит очень ласково. Гораздо ласковее, чем «дорогой».

А «челюскинцы» — это участники нашей полярной Экспедиции, высадившиеся с погибшего парохода «Челюскин» на льдину и спасенные летчиками — Героями Советского Союза.

Вся наша страна принимала участие в спасении челюскинцев, — начиная с ее правительства и кончая каждым отдельным рабочим, который срочно ремонтировал ледокол и снаряжал аэропланы, посланные на выручку героической Экспедиции.

Наши дети — даже самые маленькие — тоже не были безучастны к судьбе челюскинцев.

Когда ребенок говорит, что он «боялся весны» (а ведь мы знаем, с каким нетерпением и с какой радостью все Дети мира обычно ждут весны), это значит, что весна грозила ребенку каким-то личным горем.

Я уверен, что очень немногие профессиональные поэты могли бы отозваться на далекое от них событие такими горячими, такими непосредственными стихами.

Как прекрасен этот неожиданный переход от глубокого отчаяния к радости и торжеству в стихах маленького поэта:

Как боялся я весны…Зря боялся я весны:ЧелюскИнцы-дорогИнцы,Все равно вы спасены!

В этих стихах чувствуется настоящий детский голос, искренний и звонкий.

2