В нашем садочке есть много цветов

— Тетя Луня сразу же всех за стол усаживала. Всех детей, кто с нами приходил с улицы в доме поиграть. А с отцом я вообще не встречалась. Он часто даже ночевал на работе. Татка летом говорила: " Опять папа по колхозам поехал, а меня не взял. Теперь месяц его не увидишь».

Елизавета Петровна, которая в это время не столько слушала, сколько прислушивалась к каким- то своим мыслям, вдруг спросила:

— Бань у нас в городе было несколько. Та, о которой ты вспомнила, была недалеко от Водолечебницы?

— Да- а.

— Вы вдвоем в Робинзона играли или еще с вами кто- то был?

— К Тане в гости мальчик приходил. Олег. Я немного ревновала Татку к нему, хотя он младше нас был и не вредный. Не навязчивый. Если Татка капитан Блад, а я — его главный помощник, то Олег тут же станет нашим другом, но будет плавать на своем корабле. Сам по себе. Когда мы еще в четвертом классе были, он с родителями в другой город переехал.

— А что ты еще знаешь о Таниной жизни в Житине?

— Почти ничего. В седьмом классе начале сентября у нас однажды рано закончились уроки, и я решила пойти в старую школу. Идти нужно было через весь город, но я очень по Татке соскучилась.

Меня встретили не то, чтобы приветливо, но не равнодушно. Интересно им было узнать, как у меня дела в новой школе. А я все сводила к вопросам о Татке. Но мне отвечали неохотно. Главной заводилой в классе была Жанна Терешкевич. Кого- то оборвет на полуслове, кого- то оттолкнет, кого- то высмеет. А раньше была тихой такой девочкой и училась средне. Потом я узнала, что у нее появился отчим — полковник и сказал ее маме, что сделает из Жанны золотую медалистку. Жанна красивая девочка была — высокая, волосы вились и губы яркие- яркие. Ей подходило быть отличницей. Говорили, что отчим каждый день проверял у нее уроки и если находил на странице кляксу или ошибку, то заставлял переписывать всю тетрадь! Он ее дома дрессировал, а она в школе на других отыгрывалась. Жанна эта, в конце- концов, сердито мне сказала:

— Что ты к нам со своей Таней пристала. Очень даже хорошо, что она с нами уже не учится. Завуч в прошлом году с моим… отцом разговаривала и сказала, чтобы я с ней поменьше общалась. У них дома всяких книг было много, которых нельзя читать, а она читала.

И тут я сорвалась. Я наговорила Жанне много обидных слов, я назвала ее предательницей, вруньей и все такое. Я кричала, а девочки из нашего класса окружили нас кольцом и молчали. Они, по- моему, не очень вслушивались в то, что я говорила. Они обалдели оттого, что я, тихоня записная, так ору.

Ну, вот значит, я кричу, все притихли, только Терешкевич не растерялась.

— А ты, — говорит, — не предательница? Ты с ней четыре года на одной парте просидела, а теперь приходишь и спрашиваешь, что с ней да где она.

Что я могла ей ответить?

Растолкала я всех и побежала к Таткиному дому. По бульвару, мимо Театра, Дома офицеров, бани, по крутому спуску вниз к переулку. Бегу и Жанкин голос звучит у меня в ушах: "А ты кто?"

Дом не изменился, только сирени стали какие- то не такие. Присмотрелась. Среди листьев что- то ржаво- коричневое торчит, как опаленные куриные лапки. Вижу — засохшие кисти с семенами. Постучала в калитку. Выглянула из нее толстая тетка. Вместо фартука вокруг ее живота было повязано грязное вафельное полотенце. О Таткиной семье она ничего не знала.

Дома я маме о своих похождениях не рассказала. Был сентябрь пятьдесят третьего, мне шел четырнадцатый год, и я, наверное, почувствовала, что за все, что случилось пора спрашивать с себя. А мама что ж… Ей горя на десять жизней досталось.

Мама в тот день пришла с работы, легла на кровать и скорчилась от боли. Ее ведь с работы уволили из- за пятого пункт. Не могла еврейка заведовать школьной библиотекой. Она с тех пор полы в школе мыла и всякую тяжелую работу делала. И у меня внутри что- то такое произошло… Не знаю, как сказать… Как будто я вдруг стала старше мамы и поняла, что не она меня защищать должна, а я — ее.

— Мамочка! — закричала я. — До весны доживем как- нибудь, а я после седьмого класса работать пойду.

Мама в слезы.

— Какая работа! Я жилы из себя тяну, чтобы ты образование получила!

— Я получу! Вечернюю школу окончу, в институт заочный поступлю.

Нина коротко и глубоко вздохнула.

– Очень скоро после этого разговора жизнь моя изменилась, — продолжила она. — До него Я была при маме, а потом — ОНА при мне.

Рассталась я навсегда и с Таней, и с детством.

Нина замолчала. Пауза затягивалась.

Комната постепенно погружалась в сумерки. Красные соцветия герани, похожие на вспышки салютных залпов, стали серыми. А их фестончатые листья образовали затейливый силуэт тропических зарослей. Последний солнечный блик скользнул по золотому перу на шляпе пастушка и убежал за оконный переплет.

Лицо Нины волшебно помолодело. Не стало видно ни тонких морщинок вокруг больших выразительных глаз цвета каштанов, ни уже заметной седины. Елизавете Петровне даже показалось, что темные волосы Нины не собраны на затылке пучком, а заплетены в косички и подвязаны «корзиночкой».