В нашем садочке есть много цветов

Зимой после каникул к нам пришла новенькая. Таня, Татка. Ее привела завуч, и стали говорить, что ее папа какой- то важный городской начальник. Это было видно по поведению нашей учительницы Марии Афанасьевны, которая просто- таки обтекала новенькую своим пышным телом. Она предложила ей сесть за первую парту и отослала на последнюю девочку в очках. Наша Мария Афанасьевна была добрым человеком и справедливой учительницей, но очень боялась начальства.

На первой же перемене второклашки стали водить вокруг Татки хоровод.

" В нашем букете есть много цветов,

Мы собирали их из разных садов.

Роза, фиалка, лилия там есть,

Надо для Танечки веночек исплесть…"

Татка стояла в центре, набычившись, красная от смущения. Резинка на одном чулке отстегнулась, и он сполз вниз гармошкой, открывая острую коленку.

В какой- то момент мне показалось, что это не она стоит в круге, а я. И это у меня паника и голова идет кругом от верчения множества орущих детей.

Тогда я разбила цепь из рук, как в игре "Вожатый- вожатый, подай пионера", схватила Татку, и мы помчались по длинному коридору…

Нина замолчала.

— Я помню вашу школу в те годы, — задумчиво сказала Елизавета Петровна. — На первом этаже были ужасные полы. Длинные гнилые доски, и еще пружинили под ногами.

Послушай, Наташа Стеблова, балерина, не с вами училась?

— Нет, она старше. Когда Наташа Снежную королеву танцевала, мы с Таткой снежинок изображали. Нас даже для газеты снимали.

— Нина! — засмеялась Листовская. — Так это я к вам с фотографом приезжала. Тебя я, прости, не помню, а Стеблову, как сейчас вижу. В зале печку не топили, холод был, как на настоящем Северном полюсе. Изо рта пар идет, а девочка в пуантах, и губы у нее синие.

— А нас, малявок, спасибо пожалели. Сфотографировали так, чтобы не видно было, как из- под пачек выглядывают наши тощие ноги в чулках и валенках.

Обе рассмеялись.

— Мы сТаткой все время садились вместе за последнюю парту, там было свободное место, а нам этого не разрешали. Меня оставляли, а Татку усаживали на первую. Потом в школу пришла Таткина мама и попросила посадить нас вместе.

А знаете, тетя Лиза, у Таткиной мамы было очень редкое имя. Очень…

— Какое? — спросила Елизавета Петровна из вежливости.

— Гликерия. Как у Лики Мезиновой …Ой, я ведь так и не вернула вам Чехова!

— Та- ак! — встрепенулась вдруг Листовская. — Очень интересно.

— Мы три с половиной года были неразлучными друзьями, а в шестом классе маму уволили с должности заведующей библиотеки. Мы переехали в другой район города, и я стала учиться в новой школе. А Татка через год навсегда уехала из Житина. Куда — неизвестно. Так и не суждено нам было больше увидеться.

— Ну, просто сентиментальная история в духе мадам Чарской! Ты что, дорогая подруга, не могла узнать в школе, куда пересылали документы твоей Татьяны? Хотя бы у твоей доброй Марии Афанасьевны.

— Тетя Лиза! Я же в шестом классе училась! Что я соображала? А мама — это же пятьдесят второй год был — мне сказала, что, судя по слухам, у Таткиного отца какие- то неприятности на работе, и не надо их семье о себе напоминать. Им только хуже будет из- за нашего «пятого пункта». Мы же евреи, а значит потенциальные космополиты и дружить с нами опасно..

— Хорошо. Тебя мама к Тане не пускала, а она к тебе приходила?

— Да. Два раза. В первый раз мама напоила нас чаем на кухне. Потом я отправилась провожать Татку. Ни о каких неприятностях у родителей на работе она не знала. Сказала, что живет с домработницей Лизой, потому что папа в Москве в больнице, и мама поехала за ним ухаживать. Забрать к себе Татку не может.

Во второй раз я болела с высокой температурой, и Татку ко мне не пустили.

Больше она не приходила, а телефона у нас не было.

Я только потом узнала, что отец ее не в больнице был, а под следствием, по какому- то политическому доносу. Из- за этого в школе с ней даже разговаривать боялись. Те, кто хороводы раньше вокруг нее водил…

Может она и обо мне тогда думала, что я такая же, как эти девочки. А для меня мамино слово было закон. И если она сказала, что Тане от нашей дружбы будет одно горе, так как же мне было не поверить. Только мама тогда вовсе не о Татке думала, она меня в очередной раз спасала.

Нина вдруг заплакала, поднялась с дивана и пошла в ванную.

Листовская вздохнула и подумала с досадой, что чего- чего, а таких пустопорожних переживаний она от Нины не ожидала.

Не девочка уже. Какие еще рыдания по детской дружбе?!

Нина все не возвращалась, и Елизавете Петровне постепенно становилось неловко за свои пусть и не высказанные ей упреки.