В небе над нами

Ас обнаружился в левой офицерской двухэтажке. То есть, официально она была офицерская, но по факту выделялась Тарасовым под проживание женскому контингенту базы. Нева захаживала туда на печеньки. В домишке ютились три девушки: Маша, Галя и ещё как-то там её, эти притащились в Чёрную Быль за своими парнями, две стриптизёрши — привлекательные, Люда вовсе бы не сказала про них «вульгарные», скорее, «опытные, техничные исполнительницы приватных танцев, не худшие представители заведомо неблагополучной профессии», и одна вдова — зрелая женщина, чьего мужа, отца пятилетней (тогда — младше) доченьки, пристрелили в ходке «долговцы» год назад. Если всех солдатиков на базе Людмила с Барракудой сразу, составляя набросок тактики, зачислили в расход, то насчёт слабого пола «фээсбэшница» отдала чёткий приказ — не притрагиваться. Так вот, Ас нарушил указание. Ещё как. Молодых он перестрелял на входе. Ребёнка нигде не было — спрятался, когда зародился паноптикум? Люда поискала. Хорошо поискала. Даже поднялась по лестнице наверх — и пред её очами предстало кошмарное зрелище. Обезумевший Ас насиловал вдову, припечатав её к железному столу — грудь бедняжки была вскрыта ножом. Комната щедро украшена алой гуашью. Жертва истошно взвизгнула — и мучения оборвались. НАСЛАЖДЕНИЕ! Ас запрокинул голову. Господи, это лишь страшный сон. Такие миры не сбываются. Калейдоскоп можно заставить развернуться вспять…

Вены на лапищах Люды набухли. Она встрепенулась — и прыгнула на солдата, на ничтожество с искалеченной Чёрной Былью психикой, навалилась на него всей массой и раскроила голову нелюдя об угол стола — кровь остудила разгорячённое лицо карательницы, залепили веки противной бирюзовой росой ошмётки мозгового вещества поверженного воина. Нева зажмурилась на мановение. Потом, шатаясь, проверила подвал. Так и есть. Небольшой, свернувшийся калачиком трупик Маньки — изувеченную дитю — Ас оставил тут. К автомату Людмилы крепился фонарь — блеклый свет, озаривший бледное лицо ребёнка, доказал обоснованную годами «фээсбэшного» опыта версию Невы — «гуманные» надрезы за ушами, неутешительная потеря крови, биологическая смерть пострадавшей. Множественные побои. Люде невмоготу стало хотеться ещё раз растерзать Аса… А потом ещё, и ещё, и так очень долго, за то, что этот подонок совершил. Не, нужно очнуться, прийти в себя, а то так дела не пойдут. Хотя какие уже дела…

Ещё какие! Соберись!..

Отсутствие иллюзии свободы пленит возрастанием мании власти над сущим. У некоторых — подобных Асу — уровень жажды достигает критического предела, и её выплеск приводит к сносу кровли. Некоторые намеренно этот уровень опускают… В той или иной степени, каждый второй мечтает переменить неизменяемое. Но когда индивид помешан на этом, данное рвение приводит в тупик. Нам свойственно стараться перегнать ход вещей, но там, впереди, не смотря под ноги, мы запросто можем напороться на грабли. Бесконтрольная ярость плодит чудовищ. Знать бы заранее… Это всё не стоило одной лишь жизни Люды, и даже жизни её внука. Ущерб от сотворённого — слишком велик.

Люда произвела глубокий выдох и села на пол, выбрав сухое, не окроплённое обильно багровым место. Медитация: отрешиться и полностью отчалить в нирвану. Отрешиться… Веки медленно опустились на зрачки. Не видя, не слыша в привычном понимании, Люда очистила сознание — ни мыслей, ни эмоций, ни воспоминаний… Она, обуреваемая стремлением к нескончаемой гармонии, летит, раскинув крылья, среди сиреневых туч, над гладью прозрачного океана, и где-то в выси её ждут далёкие звёздочки, такие бездушные и безмятежные. Те, чью прелесть нельзя потрогать или расписать формулами. Люди многие так пробовали — не удалось. Только те, кто ценил данное в этих жёлтых крапинках, обрели большее в них.

* * *

…Отворила входную дверь и подставила лик промозглому ветерку, необычайно резкому, возбуждённому, порывистому. Там, на Большой Земле, этот ветер был неприятен Людмиле — не то, чтоб она его люто ненавидела, но восторга неприветливые дуновения у неё не вызывали, — здесь же она прозрела: а ведь эти порывы одинокого бродяги-муссона куда очаровательнее, чем пекло, взрывы, салат из оторванных конечностей и вопли, навеки записавшиеся на вместительную пластинку подсознания «фээсбэшницы» для того, чтобы слышаться ей по ночам даже тогда, когда старческий склероз уже замажет в её памяти наиболее выдающиеся фрагменты служебных операций и блестяще отпечатавшуюся в резервах памяти обезображенную мимику лиц усопших человеков. Эти порывы — эталон стабильности, а вовсе не капризная прихоть погоды.