В немецком плену. Записки выжившего. 1942-1945

В последний день работы по моей просьбе хозяин привел нас вечером в старинный городской храм Святой Марии Магдалины. Ни я, ни мои товарищи еще ни разу в жизни не были в церквах, где молятся католики. Особенно интересно нам было увидеть и впервые услышать орган. Большое удивление вызвало то, что прихожане не стояли, как в православной церкви, а сидели на скамейках со столиками и молились по книжечке вслух вслед за пастором, а также пели в сопровождении органа.

В течение тех дней, когда мы работали у мясника, на территории аэродрома немцы установили несколько зенитных батарей. Оказалось, что среди зенитчиков есть добровольцы из Советского Союза. Некоторые из них начали появляться в Цшорнау, заметив там Тамару, Дусю и других девушек и желая с ними познакомиться. Мы же были решительно против этих визитов и стали ругаться с пришельцами, называя их предателями Родины. Так поступали и девушки, а меня, одетого в подобие советской военной формы, зенитчики посчитали главным препятствием на пути к девушкам.

Однажды в начале апреля меня вызвал в караульное помещение фельдфебель. Перед ним по стойке «смирно» стоял какой-то солдат в немецкой форме. На левом рукаве его шинели находилась небольшая, но хорошо заметная издалека эмблема «РОА». Оказалось, что этого солдата привели из пивной, где он нагло отказался расплатиться за выпитую кружку пива, громко заявляя: «Их – герой, дойч нихт ферштеэн», то есть «Я – герой, по-немецки не понимаю».

Фельдфебель с моей помощью начал допрос власовца, который сказал, что относится к воинскому подразделению, только что прибывшему в деревню Шидэль, рядом с Цшорнау, для отдыха и ночевки. Недавно это подразделение «мужественно сражалось» под городом Бреслау, защищая его от наступающей Красной армии, и теперь должно присоединиться к основным силам РОА. Я не выдержал и задал ему вопрос: «Неужели ты мог убивать своих?» Но он лишь ухмыльнулся. Я перевел фельдфебелю слова власовца, и фельдфебель заорал на него: «Ты, сволочь! Ты присягал своей Родине, и разве ты не знаешь, что после этого не имеешь права изменять ей? Какой же ты солдат?» С этими словами фельдфебель схватил со стены висевшую резиновую дубинку и трижды огрел ею власовца по голове. После этого власовца обыскали и забрали у него деньги, которые он был должен за пиво. Фельдфебель вместе с Нииндорфом загнали власовца в свинарник, переоборудованный в карцер.

Возвратившись в казарму, я рассказал товарищам о том, чему был свидетелем. Почти все возмущались власовцем. Но скоро снизу раздался его еле слышный крик: «Ребята, пожалейте, замерзаю! Спустите щепотку табака и бумажку, чтобы покурить, и что-либо пошамать!»

Среди нас нашлись сердобольные, выполнившие просьбу заключенного: ему спустили курево в спичечной коробке, привязав ее к концу длинной нитки. При этом наши товарищи обозвали власовца сволочью, добавив, что еды ему не дадут, так как сами голодают. Рано утром фельдфебель выпустил арестанта.

В воскресенье, 8 апреля, произошло другое интересное событие. Когда мы грелись на солнышке, а Мозжухин играл на баяне, появились двое власовцев в немецкой униформе, но без шинелей. Они сопровождали пленного – знакомого нам Тиму Добринского, высланного в прошлом году фельдфебелем, догадываясь, что Тима еврей. Вслед за пришедшими явился постовой Билк, который впустил их в лагерь и дальше – в казарму. Начались дружеские объятия и рукопожатия, а затем ужин с чаепитием и принятием спиртного. Тима объяснил, что сопровождающие везут его в какой-то южный город, и по пути он решил завернуть в свою бывшую обитель, чтобы повидаться с друзьями.

Кто-то спросил Тиму, неужели он записался в РОА? Сопровождавший его власовец сказал, что форма еще не означает, будто человек действительно служит в армии. Ее можно надеть и для маскировки своих истинных намерений и успешного выполнения долга. В общем, мы поняли так, что оба охранника Тимы являются нашими разведчиками, внедренными в РОА, и они идут с Тимой на какое-то важное дело.

Наступил обед, которым повара накормили и гостей, после чего они попрощались, порекомендовав не задерживаться в плену, а постараться влиться в ряды приближающейся Красной армии.

Через несколько дней, когда мы собрались пообедать, к нам в базовое помещение неожиданно прибыли в сопровождении фельдфебеля два гестаповца в гражданской одежде. Фельдфебель подозвал меня и приказал объявить, чтобы все подготовились к обыску. Гестаповцы начали обыск с меня. Вытащили из карманов русско-немецкий словарь, итальянский молитвенник и документы. Словарь потрясли, частично просмотрели и вернули. Но отобрали мой студенческий билет Московского института стали имени И.В. Сталина, заявив, что вернут этот документ «после окончания войны». Затем хотели изъять зачетную книжку, но я уговорил оставить ее мне, так как там на нескольких последних страницах имелись записи с адресами товарищей. В зачетной книжке осталась и моя метрика, выданная в родном селе Батыреве в 1932 году.