В объятиях смерти

- Мне вдруг стукнуло в голову зайти и предложить тебе выпить, старина.

Расстегнув свое кашемировое пальто, он повернулся ко мне, протягивая руку, и улыбнулся:

- Безмерно рад познакомиться. Роберт Спарацино.

- Кей Скарпетта, - сказала я с удивительным самообладанием.

Глава 5

Так или иначе, в течение часа мы пили ликер со Спарацино. Это было ужасно. Он вел себя так, как будто ему ничего не было обо мне известно. Но он знал, кто я, и встреча, не сомневаюсь, была не случайной. Как вообще может произойти случайная встреча в таком городе, как Нью-Йорк?

- Ты уверен, что он не знал о моем приезде? - спросила я.

- Не могу предположить, каким образом он мог бы узнать, - сказал Марк.

Я чувствовала нетерпение в кончиках его пальцев, когда он провожал меня на Пятьдесят пятую улицу. Карнеги-Холл опустел, по тротуару прогуливались несколько прохожих. Был уже почти час ночи, мои мысли плавали в алкогольном тумане, и нервы были напряжены. С каждой новой порцией Спарацино становился все более оживленным и подобострастным до тех пор, пока у него не начал заплетаться язык.

- Он заметил обман. Думаешь, он наклюкался и наутро ничего не вспомнит? Черта с два, он настороже, даже когда спит.

- Ты не заражаешь меня оптимизмом, - сказала я.

Мы направились прямо к лифту и в неловком молчании поднялись наверх, наблюдая, как в окошечке перемигиваются цифры, отмечающие номер этажа. Ковер, застилавший коридор, поглощал звук шагов. Беспокоясь, на месте ли моя сумка, я с облегчением увидела ее на кровати, шагнув в свою комнату.

- Ты поблизости? - спросила я.

- Чуть дальше, через пару дверей. - Его глаза стреляли по сторонам. Ты не собираешься принять на ночь стаканчик спиртного?

- Я ничего с собой не привезла...

- Тут у них в каждой комнате полный бар. Можешь поверить мне на слово.

Дополнительная выпивка была нужна нам, как прыщ на носу.

- Что Спарацино собирается делать? - спросила я.

"Бар" оказался маленьким холодильником, заполненным пивом, вином и крохотными бутылочками емкостью в одну порцию.

- Он видел нас вместе, - добавила я. - Что теперь будет?

- Это зависит от того, что я ему скажу, - ответил Марк.

Я вручила ему пластиковый стаканчик со скотчем.

- Тогда спрошу по-другому: что ты собираешься поведать ему, Марк?

- Ложь.

Я села на край кровати.

Он придвинул стул поближе и начал медленно размешивать янтарную жидкость. Наши колени почти соприкасались.

- Я скажу ему, что пытался вытянуть из тебя какую-нибудь информацию, произнес Марк, - что пытался помочь ему.

- Что пытался использовать меня? - сказала я. Мои мысли стали невнятными, как плохая радиопередача. - Что ты мог это сделать, благодаря нашему прошлому.

- Да.

- И это ложь? - спросила я.

Он засмеялся, но я уже забыла, как любила, когда он смеялся.

- Не вижу ничего смешного, - огрызнулась я. В комнате было тепло, и от скотча мне стало жарко. - Если это ложь, Марк, то что тогда правда?

- Кей, - сказал он, все еще улыбаясь, не сводя с меня глаз, - я уже сказал тебе правду.

Он немного помолчал, затем наклонился и прикоснулся к моей щеке, и я испугалась, почувствовав, как хочу, чтобы он меня поцеловал.

Он откинулся на стуле.

- Почему бы тебе не задержаться завтра, по крайней мере до полудня? Может быть, было бы не лишним завтра утром нам вдвоем поговорить со Спарацино?

- Нет, - сказала я. - Это как раз то, чего бы он от меня хотел.

- Как скажешь.

Через несколько часов после ухода Марка, я лежала без сна, уставившись глазами в темноту и всем существом ощущая холодную пустоту другой половины кровати. И прежде Марк никогда не оставался на ночь, и наутро я обходила квартиру, собирая предметы туалета, грязные стаканы, тарелки, бутылки и вытряхивая пепельницы. Тогда мы оба имели пристрастие к сигаретам. Засиживаясь до часу, двух, трех часов ночи, мы разговаривали, смеялись, ласкали друг друга, выпивали и курили. Кроме того, мы спорили. Я ненавидела эти дебаты, которые очень часто превращались в злобные нападки, удар за удар, око за око, статья Кодекса с одной стороны против философии с другой. Я всегда ожидала от него слов любви. Он никогда их не произносил. А по утрам во мне было такое же опустошение, как в детстве, когда кончалось Рождество и я помогала матери собирать разбросанную под елкой оберточную бумагу от подарков.

Я не знала, чего хочу. Возможно, никогда не знала. Духовная разобщенность не окупалась близостью, и все же я так ничему и не научилась. Ничего не изменилось. Стоило ему протянуть руку, и я теряла всякую осмотрительность.

Желание и разум несовместимы, и потребность в близости никогда не исчезала. Я многие годы не вызывала в своем воображении образы его поцелуев, его объятий, необузданности нашего желания. Теперь меня мучили воспоминания.