В обличье вепря

«Если вам повезло обзавестись таким редактором, как профессор Фойерштайн из Тель-Авивского университета, враги вам уже не потребуются. После того как выверена орфография и распутаны излишне сложные грамматические хитросплетения, после того как вы сбрызнули текст надлежащим количеством запятых, чем еще редактору остается занять голову и руки? Ответ, если доверять опыту профессора Фойерштайна, прост: комментариями!»

«Читатели наверняка помнят ажиотаж, который вызвала в прошлом году сенсационная поэма Соломона Мемеля „Die Keilerjagd“, и ажитацию еще того большую, вызванную воспоминаниями автора о лично пережитом опыте времен войны. Но в то время, пока мы восторгались подвигами, которые легли в основу этой поэмы, профессор Фойерштайн дал себе труд над ними задуматься. И складывается такое впечатление, что „подвиги“ эти память автора зафиксировала в виде несколько отличном от того, что имело место в действительности. Кто же знает, как оно было на самом деле? Судя по всему, профессор Фойерштайн».

Дальше следовала цитата из Якоба: «Истина всегда одновременно и очевидна, и скрыта от нас. Но сделанные нами утверждения являются либо истинными, либо ложными. Доказанными или доказуемыми — либо же наоборот, недоказанными и недоказуемыми. Эти простые критерии я приложил к известному тексту, к тексту поэтическому, поскольку поэзия есть частное проявление истины, то место, где она имеет быть сказана. По крайней мере, сама поэзия именно на подобный статус и претендует».

«Ну вот теперь и мы сделались причастны к истине!» — прокомментировал этот пассаж анонимный обозреватель. Его (или ее) залихватский тон довольно странно смотрелся на фоне гномических комментариев «профессора Фойерштайна». Цитировались какие-то незначительные факты, в отношении которых автор погрешил против истины, — причем в одном из таких мест обозреватель переврал цитату. Статья заканчивалась следующим образом: «Кто знает, может, никакой охоты и не было?»

На один риторический вопрос больше, чем следовало бы, подумал Сол. То, что написал Якоб, выглядело претенциозно и заумно, то, что написал обозреватель, — развязно и неубедительно. Более того, было похоже, что Якобу не удалось убедить в своей правоте даже и обозревателя. Примеры не доказывали того, что при их помощи пытались доказать. Они были направлены на что-то другое, вот только Сол никак не мог понять — на что. И впечатление от статьи оставалось как от фальшивой ноты. Зачем Модерссон вообще решил его во все это втянуть?

Он взял статью и книгу Якоба, надел пальто и отправился в кафе на рю Спонтини, завсегдатаем которого уже успел сделаться с тех пор, как переехал с рю д'Эколь. Была середина утра, и в кафе было тихо. Он сел и перечитал статью еще раз. Нужно будет на нее ответить, подумал он и начал — про себя — сочинять письмо. Тут ему пришло в голову, что он не увидел ни единого упоминания о том, что они с Якобом знают друг друга. Любой обозреватель непременно первым делом клюнул бы на такую, пусть не относящуюся к делу, но зато пикантную подробность. Почему Якоб сделал из этого тайну? Парафраза элегии Рильке могла быть адресована только ему, и никому больше. Что Якоб пытается ему сказать? Даже десять лет спустя и с расстояния в тысячу миль Якоб ухитрился сохранить способность действовать ему на нервы. Он раскрыл книгу, изданную его далеким другом, и принялся читать сноски с самого начала. Теперь, подсвеченные откровенной глупостью тель-авивского газетчика, они начали выглядеть несколько иначе. Впрочем, уже знакомые обвиняемые были на месте: дельфины, которые отродясь не заходили в Коринфский залив, горы, которые, судя по всему, умели вращаться вокруг собственной оси, солнце, которое вставало на западе и садилось на востоке, непроницаемый мрак пещеры.

И тут он остановился. Внезапно его осенило, почему развязная болтовня этого газетного писаки показалась ему настолько неубедительной, а изыскания Якоба — такими помпезными и неуместными. Обозреватель неверно интерпретировал свой источник. Как и сам Сол. Фактологические замечания Якоба по сути своей были безвредны. Предпринятые им дотошнейшие разыскания — пустая трата времени. Ни одна из его мелочных придирок гроша ломаного не стоила. Все, о чем Сол написал в своей поэме, либо соответствовало истине, либо отклонялось от нее на величину совершенно незначащую. И то и другое ничуть не противоречило общему замыслу поэмы; события же, на которых она основывалась, были абсолютно реальными. Якоб преследовал совсем другую цель.