В оккупации. Дневник советского профессора

Вот некоторые базарные цены на сегодняшний день. Бураки, в зависимости от величины, стоят от 10 до 30 рублей штука, морковь – 5 руб. штука, чайная ложечка соды – 3 рубля, килограмм конины – от 50 до 60 руб. Пачка махорки – 30 рублей, катушка ниток – 5 рублей, малюсенькая плюшка из ржаной муки – 5 рублей, печеные блины – 10 рублей штука, бутылка машинного масла – 15–20 рублей. Керосина на базаре очень трудно достать. Он стоит 30 рублей бутылка.

А жалование остается все тем же и не увеличивается. Впрочем, сейчас я не получаю никакого жалования. Жена, вновь устроившаяся на службу в Институт ортопедии, получает лишь 450 рублей в месяц. На эти деньги можно прожить 2 или 3 дня…

Сегодня – воскресенье. Отеки на ногах и на лице у меня увеличились. Мне нужно было бы полежать. Но вместо этого мне приходится таскаться на «службу» – в протезные мастерские, расположенные очень далеко от моего дома. Кроме того, в течение последних двух недель я несколько раз ходил на село для обмена вещей. Один раз мне пришлось одному тащить на плечах очень большой груз. Я думал, что умру на дороге. Приходилось спешить, чтобы вернуться домой раньше четырех часов. Подобная работа мне не по силам.

14 декабря

Присутствовал при следующей сценке. Одна девушка купила себе коробку спичек и держала ее в руках. К ней подошли два немца и спросили, сколько стоят спички. Девушка ответила, что она их не продает. Тогда один немец сунул ей в руку три рубля, вырвал коробку спичек и пошел дальше. Возмущенная девушка бросила полученные деньги на землю. Это увидели немцы. Они вернулись и угрожающими жестами и с руганью потребовали, чтобы девушка подняла брошенные деньги. Девушка отказалась. Тогда немец схватил ее за руку и пригнул к земле. Девушка подняла деньги, но тут же крикнула, что она их все равно бросит. Это показалось немцам оскорбительным. Они кликнули немецкого жандарма. Этот последний собирался потащить девушку в немецкую комендатуру. Но затем, грубо толкнув девушку, он отошел от нее с руганью.

Вдруг появились два немецких полицейских, здоровенных парня в новеньких мундирах. Им не понравилось, что евреи стоят кучей около гостиницы в центре города. Они потребовали, чтобы евреи шли дальше. И евреи потащили свои вещи, кто на саночках, кто на плечах. Полицейские толкали и били некоторых женщин. Особенно мне запомнилась следующая сцена. Молодая женщина везет груженные вещами санки. Около нее идет мальчик, лет четырех или пяти. Санки заехали на часть мостовой, не покрытую снегом. Она потянула сильнее, и санки перевернулись. К ней подбежал один полицейский и начал ее бить. Он стучал себе пальцем по лбу и выразительно показывал, что надо везти санки по снегу, а не по камням мостовой. Женщина пробовала поднять санки, но это ей не удавалось. Полицейский несколько раз подбегал к ней и каждый раз ударял ее кулаком или сапогом. Мальчик начинал плакать и визжать, когда немец подходил к ним. Полицейский замахнулся и на мальчика. Мать, желая спасти своего ребенка от удара, начала целовать руки полицейскому. Наконец, этот последний выправил санки и дал женщине напутственный пинок в зад.

Вот еще одна сценка. На крутом спуске с Николаевской площади на переулке Короленко перевернулись санки одной старухи. Она тщетно пытается их выпрямить. Я не вытерпел. Сошел с тротуара и помог женщине уложить поклажу на санки. Вдруг ко мне подбегает полицейский. «Бист ду аух айн юде? (Ты тоже еврей?)» – спросил он. Я ответил, что я русский. Тогда он замахнулся на меня и стал ругать за то, что я помог еврейке. Я поспешил удалиться. Бедные люди! В гетто их ждет верная смерть от голода…

Часто мне приходилось делить пищу на четыре равные части. Разделить абсолютно точно невозможно, и я наблюдаю, как сын и дочь с жадностью набрасываются и выбирают большие куски. Могу ли я их винить в этом? Нет, конечно! Бывали случаи, когда я поступал так же, когда дележ производился мною наедине. Гнусно! Но голод притупляет волю!

16 декабря

Сейчас в городе такая большая смертность от голода, что не успевают изготовлять гробы и хоронить покойников. Женщина, умершая во флигеле нашего дома 7 декабря, еще не похоронена и лежит в своей комнате.

21 декабря

Сегодня впервые после прихода немцев в Харьков я съел кусочек настоящего хлеба. Жена выменяла у немцев рождественские украшения для елки на два куска хлеба и на кусок колбасы. Какое блаженство. Хлеб, правда, серый и кисловатый, но ведь это настоящий хлеб, такой сытный и вкусный. Не то что вареная картошка. Впрочем, в последнее время мы ели не картошку, а шелуху от нее. Она продается на базаре. Из нее делают котлеты. Но от них тошнит и получается понос. Бедные мы, бедные! До чего мы дожили!

В городе, по-видимому, начал распространяться сыпной тиф. В отделе здравоохранения управы вывешено объявление о врачебной помощи сыпнотифозным. Раз голод – так и тиф. Недаром в простонародье сыпной тиф называют голодным тифом. Кроме того, мыло стоит безумно дорого. Поэтому у многих появились вши.

20 декабря