В ожидании Махатмы

В тоне его было столько естественности и доброты, что Шрирам забыл про страх и колебания. Он проворно приблизился. Уселся на пол рядом с Ганди и стал, не отрываясь, следить за плавным вращением прялки. Бхарати прошла в глубь хижины, бросив быстрый взгляд на Шрирама, словно хотела сказать: «Смотри, не осрамись». Махатмаджи сказал:

— Главное для меня это спрясть определенную длину пряжи — сейчас я обычно встаю для этого на час раньше, даже молитва следует за прялкой. Мне бы очень хотелось, чтобы ты дал обет носить только ткань из пряжи, которую будешь ежедневно прясть собственными руками.

— Хорошо, — обещал Шрирам.

Когда на ратуше пробило четыре, Махатма предложил Шрираму отправиться с ним на прогулку. Сжав в одной руке посох и опираясь другой на плечо Бхарати, он вышел из хижины — высокая фигура в белом. Часы он сунул за пояс своего белого дхоти. Поглядев на них, он сказал:

— Мне надо походить полчаса. Пойдем со мной, Шрирам. Ты сможешь побеседовать со мной, нам никто не будет мешать.

К ним присоединилось еще несколько человек. Шрираму казалось, что все это сон. Махатма шел между ним и Бхарати, и это мешало ему бросать на нее взгляды так часто, как ему бы хотелось. Приходилось время от времени слегка отклоняться назад, чтобы увидеть ее смеющееся лицо. Они шли вдоль берега реки. Небо розовело на востоке. Ганди обернулся и что-то сказал тем, кто шел позади. Потом вдруг обратился к Шрираму:

— Твой город очень красив. Ты это замечал?

От волнения у Шрирама перехватило дыхание. Утренний ветерок обвевал ему лицо, птицы чирикали, в городе было тихо; все это было так знакомо, но почему Махатма заговорил об этом именно сейчас? Что ему ответить — да или нет? Если он скажет «да», то солжет, и Махатма это тотчас заметит; а если скажет «нет», Махатма Бог знает что о нем подумает. Он огляделся. Пара писак, присоединившихся к колонии в надежде на сенсации, с любопытством ждали, что он скажет; они явно наслаждались его замешательством, и он не решался взлянуть в сторону Бхарати. Махатма сказал:

— Бог — повсюду, и если ты хочешь почувствовать его присутствие, ты увидишь его в таком месте, как это, где течет такая красивая река, солнце восходит в таком великолепии красок, а воздух так свеж. Почувствовать красоту этого часа, красоту природы или предмета есть само по себе форма молитвы.

Шрирам слушал в почтительном молчании, радуясь, что так легко получил отпущение. Гандиджи говорил о красоте, и это слово казалось отвлеченным в применении к солнцу и воздуху, но оно приобретало практическое значение, когда он думал о Бхарати. Ганди сказал:

— Когда мы увидимся в следующий раз, ты должен будешь дать мне очень хороший отчет о себе.

Он добродушно рассмеялся, и Шрирам ответил:

— Да, Бапуджи, я стану другим человеком.

— Зачем ты говоришь «другим»? С тобой все будет хорошо, если только ты во всем будешь самим собой.

— Я не думаю, что этого достаточно, Бапу, — сказала Бхарати. — Он должен изменить себя, если хочет чего-то достигнуть. Он очень ленив. Встает в восемь и целый день бездельничает.

— Откуда ты знаешь? — вознегодовал Шрирам.

— Просто догадываюсь, — ответила Бхарати.

Шрирам рассердился — это же несерьезно, что это она болтает? Все засмеялись. Махатма сказал:

— Нельзя так говорить, Бхарати, если ты не собираешься им заняться, чтобы помочь ему.

В последние пятнадцать минут этой прогулки Махатма не произнес ни слова: он шел молча, не поднимая глаз от земли. Когда Махатма молчал, все замирали. Только передвигали ноги, стараясь не отстать от него; идя по песку, некоторые тяжело дышали, изо всех сил стараясь приглушить этот звук. Молчание Махатмы было всепоглощающим и суровым, и Шрирам боялся даже кашлянуть или сглотнуть, хотя ему очень хотелось прочистить горло, откашляться, чихнуть или помахать руками. Слышался только плеск воды да щебетанье птиц. Где-то мычала корова. Даже Бхарати, воплощенье игривости, казалось, посерьезнела. Махатма вынул часы, глянул на них и сказал:

— Пойдемте назад. Больше я сегодня гулять не могу.

Шрираму хотелось спросить, почему, но он сдержался. На обратном пути Махатма повернулся к нему и сказал:

— Я слышал, у тебя есть бабушка, но родителей нет.

— Да, она очень стара.

— Конечно, иначе ты бы не звал ее бабушкой, правда?

Вокруг засмеялись — и Шрирам из вежливости тоже.

— Она, верно, скучает по тебе, когда ты так долго отсутствуешь?

— Да, сильно скучает. Она на меня очень сердится. Не знаю, как тут быть, — признался Шрирам, смело кидаясь вперед.

Ему было приятно, что он что-то сказал по собственной волe; он только боялся, как бы Бхарати не вмешалась — возьмет и скажет какую-нибудь гадость или поставит его в неловкое положение. Хорошо, что она молчала. Махатмаджи сказал:

— Ты должен также заботиться и о бабушке. Она ведь, верно, посвятила себя тому, чтобы тебя вырастить.

— Да, но, когда меня нет, как сейчас, она очень расстраивается.

— Разве ты не можешь не оставлять так часто?

— Да, Бапу, иначе как я сумею что-то сделать в этом мире?

— А что именно ты хочешь сделать?