Шрирам приходил в ужас от каждого его слова: он хорошо помнил, как бабушка отзывалась о Махатме, и не осмеливался даже намекнуть на то, что она скажет. Сердце его разрывалось от жалости к Махатме, и в голову не приходило, что кто-то может дурно о нем говорить. Мысль о бабушке приводила Шрирама в ярость: глупая, невежественная ханжа! Как она смела так усложнять ему жизнь? Будь его воля, он бы вообще ничего ей не сказал, — но теперь приходилось подчиниться Махатме.
— Хорошо, сэр, — сказал он. — Я пойду и получу бабушкино благословение. Я вернусь завтра утром.
По дороге домой он раздумывал: может, вернуться и сказать Махатме, что он поговорил с бабушкой? Как тот узнает, чго было на самом деле? Все же он решил, что, хотя эта мысль вполне естественна в данных обстоятельствах, вряд ли стоит ее осуществлять. Конечно, бабушка может устроить скандал — упадет в обморок или пригрозит покончить с собой, подымет такой шум, что услышат соседи, прибегут, запрут его в доме и откажутся выпустить. Стоит ли так рисковать ради того, чтобы доложить Гандиджи, что он повидал, как ему было велено, упрямую старуху? Может, разумнее сказать старцу, будто он поступил, как тот ему приказал? Впрочем, бабушка может догадаться о том, что за всем этим стоит Бхарати, и, что бы он ни говорил о Махатме, не поверит ни единому его слову. Если она будет оскорблять Махатму, он не сможет себя сдержать. Вдруг он сделает что-то, о чем будет потом жалеть? Он предоставил себе, что силой заставляет бабушку замолчать, но тут же вспомнил, что в глазах Махатмы это будет неправильно. Он огорчится, узнав об этом. Надо повернуть
Бабушку он нашел в покладистом настроении. Взволнованная его долгим отсутствием, она старалась быть с ним подобрее. Возможно, она боялась, что он бросится вон из дома, если она попробует говорить с ним, как прежде. Она только сказала, стараясь, чтобы в голосе ее не звучало никакого упрека:
— Как тебя долго не было, мой мальчик!
Он сделал вид, что все в порядке. Подвинул шезлонг, который когда-то купил для нее, и уселся под лампой в холле. Бабушка суетилась вокруг него, словно он вернулся после долгого отсутствия. Она поставила перед ним тарелку с яствами, поджаренными в буйволином масле, и сказала:
— Это нам прислали из дома адвоката: сегодня они праздновали первую годовщину его восьмого сына. Для своих детей они ничего не жалеют.
Шрирам положил кусок себе в рот, пожевал, кивнул в знак одобрения и сказал:
— Да, они приготовили все из чистого
И с хрустом прожевал. Бабушка продолжала:
— Я сохранила это для тебя. Я знала, тебе понравится. Только не знала, долго ли мне придется это хранить. У меня зубов нет, тебе это известно. Для кого это блюдо, когда тебя дома нет? Только не ешь все, а то не сможешь потом пообедать.
— Пообедать?! Но, бабушка, я уже пообедал.
— Так рано?
— Да, в лагере при
— Какой это обед в семь часов?! — вскричала она разочарованно. — Пойдем, пообедай опять, ты, верно, теперь готов поесть по-настоящему.
— Нет, бабушка. Там все очень строго. Мы не можем делать, что хотим. Мы должны во всем соблюдать правила. Там очень неплохо кормят.
— А за это надо платить? — спросила бабушка.
— Нет, конечно, — сказал Шрирам. — О чем ты думаешь? По-твоему, у Махатмы там отель?
— Тогда зачем им кормить тебя?
— Затем, что я один из них.
— Они много народа кормят?
Тут Шрирам потерял терпение. Бабушкина тупость привела его в ужас.
— Я сказал, они кормят всех своих. Ты что, не поняла?
— Но почему они должны вас кормить?
— Потому что мы волонтеры.
— Ничего себе волонтеры! — вскричала бабушка таким топом, что Шрирам испугался, как бы к ней не вернулось вчерашнее настроение. — И чем же они вас кормят?
—
— Это хорошо. Я боялась, что вас заставят есть яйца и птицу.
Шрирам пришел в ужас.
— За кого ты Махатму принимаешь?! Знаешь, он даже отказывается носить сандалии, сделанные из кожи убитых животных!
Бабушка покатилась со смеха. Слезы текли у нее по щекам.
— Отказывается носить сандалии! — вскричала она, не в силах сдержать смех. — В жизни такого не слышала! Как же они управляются? Сдирают с животных шкуры, прежде чем их забить, что ли?
— Замолчи! — вскричал Шрирам в гневе. — Ты сама не знаешь, что говоришь! Такого я от тебя не ожидал!