— Ну, спасибо тебе, спасибо за доброе слово о киношниках, — выходя из машины и с любопытством рассматривая благоустроенный гараж Саида, сказал Осеин. И, кивая на обшитые фанерой стены, на умывальник с широким зеркалом, на небольшой бар в углу, с завистью добавил. — А я вот в более холодном краю проживаю, но свой гараж никак не соберусь утеплить и благоустроить. То времени нет, то денег…
— А зачем деньги, надо все своими руками, я два года после работы каждый день…
— У меня, Саид, после работы постоянно подкатывает еще какая-нибудь работенка.
От дома донесся веселый гортанный крик. Перепрыгивая лужи, к гаражу бежал сын Саида Ашир в спортивном костюме, кедах и белой кепчонке. Едва Саид вышел из гаража, Ашир с ловкостью обезьянки прыгнул ему на грудь и, обхватив шею короткими, но уже, видимо, сильными руками, терся о небритый, наждачный подбородок отца и что-то быстро говорил по-туркменски. Саид смеялся, качал и подбрасывал его на руках. На пороге дома появилась жена Саида Акджагуль и тоже что-то весело прокричала, вероятно какое-то приветствие, принятое только дома, только в семье — хозяина тут почитали и любили.
Осеин еще издали кивком и взмахом руки поприветствовал хозяйку; она, узнав его, немного смутилась, ответила легким, полным достоинства поклоном. Заметил Осеина и Ашир. Вначале притих у отца на руках, как это бывает, когда дети неожиданно видят у себя дома или во дворе чужих, но потом щуркие карие глазенки его заискрились радостью — Ашир узнал Осеина.
— Здравствуйте, дядя Дмитрий! — протянул он важно, по-взрослому руку.
— Ашир, дети не должны первыми подавать руку, — строго выговорил ему Саид.
— Ничего, главное — радушие, — засмеялся Осеин, — радушие и чувство приязни к гостю, а разные условные этикеты и вериги надуманных правил ему еще успеют надоесть. Ну, как живешь, герой?
Они вошли в дом. Хозяйка стояла сбоку у двери и приветливо кивала, приложив к груди руки в знак гостеприимства.
— А почему все дяди называют детей героями? — спросил Ашир.
— Почему? Вот над этим я еще не задумывался, — снова засмеялся Осеин, — предоставляю право тебе самому подумать.
— Потому что герой — это джигит. По-нашему говорят: как живешь, джигит? По-вашему — как живешь, герой?
— Что ж, определенная логика есть, — согласился Осеин.
— А что такое «логика»?
— Ашир, не надоедай, — приказал ему отец, — беги в сарай за дровами, плов будем готовить.
Ашир убежал, Саид и Акджагуль стали возиться в кухне, примыкавшей к большой комнате-гостиной, такой большой, что огромные туркменские ковры, висевшие на стенах и лежавшие на полу, казались крохотными. Посреди комнаты стоял такой же большой, покрытый тяжелой бархатной скатертью, старинный стол, а вокруг него уже современные стулья — узкие, обитые тусклой, бедно выглядевшей на фоне ковров тканью. В гостиной, кроме этого стола, стульев да еще современного секретера с откидной крышкой-столиком, на котором лежали тетрадки и учебники Ашира, больше никакой мебели не было. Оттого, может, и казалось это жилье необычно просторным.
Но была в этом человеческом жилье еще одна особенность: этот дом — один из немногих в Ашхабаде, уцелевших во время последнего, известного всем своей трагичностью землетрясения. Саиду и Акджагуль не раз предлагали квартиру на новом массиве, по они отказались. Ценнее этого дома для них ничего не было, они не променяли бы его ни на какие дворцы — ведь он спас Саиду жизнь. А Саид тогда спас Акджагуль. Они, правда, не любят вспоминать тот страшный предутренний час, когда сотрясалась земля и, хрустко громыхая, рушились дома, хороня под обломками людей. Но в прошлый приезд Осеина они все же рассказали ему…
Саид тогда был еще совсем мальчишкой, таким, как вот сейчас Ашир. В ту ночь он оставался дома один: отец и мать гостили у родственников под Ашхабадом, а три старшие сестры уже не жили с ними, были замужем. Проснулся Саид от странного гула и какой-то невероятной качки. С потолка и стен сыпалась штукатурка, потом что-то тяжелое ударило его в лицо, почти оглушило (как он узнал позже, это был небольшой обломок лепки, оторвавшийся от потолка). В горячке Саид не почувствовал боли, выбежал на улицу, но не узнал ее. Домов не было, на их месте бесформенно холмились груды развалин, от которых густо несло глиняной пылью и гарью. Соседский дом опрокинулся прямо на дорогу, его крыша, перегородив улицу, остро топорщилась одним своим крылом вверх, как упавший самолет. Откуда-то доносились крики о помощи, ближе всех слышался слабый, стонущий плач. Саид бросился к крыше рухнувшего дома и увидел придавленную балкой девчушку, дочь их соседей. Саид оттянул балку, схватил девочку на руки, и в это время земля снова качнулась, потом подпрыгнула, рванулась вверх, свалив мальчика с ног. Уже падая, он видел, как острое крыло и часть оставшейся стены рухнули, погребая отца, мать и братьев маленькой Акджагуль… Их, мертвых, откопали только на следующее утро. Акджагуль приютили родители Саида.
— Старшие наши дочки повыходили замуж, пусть будет у нас еще одна, — сквозь слезы сказала мать Саида, и отец согласился.