В память о тебе

Проблема заключалась в серьгах-гвоздиках, которые в сентботольфском каталоге значились как изумрудные. Дрю ровным, лишенным малейших следов тревоги голосом объяснила:

— Работая с вашими драгоценностями, оценщики пришли к выводу, что это не изумруды, а диоксид хрома.

Химический термин был незнаком Нине. Ее пульс участился от осознания того, что ее поймали на лжи.

— Я не знала. Меня ввели в заблуждение.

— Это распространенное явление, — заверила ее Дрю. — На жаргоне ювелиров диоксид хрома называют сибирским изумрудом. В Сибири его полным-полно. Неудивительно, что и у вас нашлись серьги с этим камнем.

— Значит, все-таки изумруд, — облегченно вздохнула Нина. — Только сибирский.

— Нет. Его называют изумрудом только из-за цвета. На самом деле этот камень полудрагоценный и ценится намного ниже настоящего изумруда.

— Понятно.

Как ни смешно, но сердце снова учащенно забилось, как в тот день, когда она впервые открыла малахитовую шкатулку, в которой поблескивали зелеными огоньками серьги. Легкое замешательство, не больше.

— В моей практике такое часто случается. Сибирские изумруды легко спутать с настоящими драгоценными камнями.

Нинино горло сдавил обруч. Сибирские изумруды…

«Интересно, Виктор знал? Или он был уверен, что покупает настоящие изумруды?»

— С вами все в порядке? — Голос Дрю громом раздавался в ушах Нины. — Вы меня слышите?

— Не кричите!

— Извините.

Нине показалось, что молодая женщина вот-вот рассмеется.

На следующий день Дрю приехала к ней домой, чтобы взять список с именами членов семьи ее покойного мужа. Оказалось, что Нина вывела кириллицей лишь одно имя, объясняя это тем, что ничего не знает об отце Виктора и кроме свекрови вообще никого не знает. Дрю постаралась не потерять хладнокровия.

— Я также хотела бы напомнить вам, — сказала она, — о сопроводительной информации к мероприятию, которое предшествует аукциону. Для визуального сопровождения мне нужны фотоснимки любых личных предметов или документов, относящихся к драгоценностям. Например, какая-то драгоценность является подарком. Было бы неплохо показать открытку дарителя, которую он прилагал к своему презенту, или его фотографию. Мы отсканируем и оцифруем старые снимки.

«Снова цифровые фотографии! Куда ни сунься, всюду цифровые фотографии! Прямо какая-то эпидемия!»

— Боюсь, у меня не сохранилось ничего подходящего.

Дрю, казалось, чего-то ждала.

— Ну, не обязательно личные документы, — наконец сказала она. — Можно что-нибудь, связанное с балетом. Что-нибудь со времен вашего переезда в Бостон. Или просто имена известных людей, с которыми вы общались. А я поищу архивные фотографии. Это заинтересует публику.

— Хорошо, — сказала Нина, зная, что только так она сможет на время избавиться от Дрю.

Гостья поблагодарила ее, сказала, что очень довольна работой над этим проектом, и пожелала Ревской доброго вечера. Но чувство разочарования не покинуло Нину даже тогда, когда она повесила трубку.

Сибирские изумруды.

Аукционный дом… каталог… эксперты… Новая головная боль… Сколько неприятных открытий можно сделать «благодаря» им!

Последние теплые осенние деньки. Ярко-красные цветы флокса. Город утопает в желтом цвете опавшей листвы. Потные ладони рук сжимают брусья. Бесконечные утренние упражнения и дневные репетиции. Волнительное предвкушение вечернего спектакля.

Сегодня — второе представление сезона.

Нина сидела в гримерке, положив натруженные ноги на стул Полины, и наблюдала за тем, как Вера подкрашивает ресницы. Над горящей свечой в стоящей на треноге маленькой посудине объемом со столовую ложку она растапливала немного черной субстанции, брала капельку маленькой деревянной палочкой и подносила ее к реснице. Раз — и капелька застывает на ней. Вера научилась этому у одной балерины из Кировки.

— Трудоемко, но это того стоит, — цепляя очередную каплю, сказала Вера Нине. — Особенно сегодня.

Ведущая балерина Большого театра Галина Уланова[23] заболела, и ее партия в «Лебедином озере» была разделена: Вера будет танцевать партию королевы лебедей Одетты, а Нина — ее злокозненного двойника Одилии.

— Если хочешь, я помогу тебе накраситься, — предложила Вера.

— Нет, спасибо.

Нина опасалась подносить горячий воск так близко к глазам. Еще она чувствовала легкую обиду за то, что руководство театром не посчитало ее (или Веру) способной самостоятельно исполнить партию Одетты-Одилии. Они что, недостаточно высокого мнения о ее отточенных бурре и батманах, двойных пируэтах и арабесках? Они что, не видят, как ее тело откликается на смену настроений в музыке Чайковского? Балетмейстер провел с ними репетицию, а потом произнес ободряющую речь, напомнив, что дирижер в случае необходимости поможет им. Гардеробщица перешила украшенный черным оперением костюм Одилии на Нину, но пока балерина предпочитала ходить по гримерной в трико. Она все равно появится на сцене только после антракта.

— А если это скажется на зрении?

— Да нет, ничего страшного. Ты скоро привыкнешь.