А Конни? Ему купили новые джинсы и белые кроссовки «Адидас». Я подошёл к нему, когда его родители набивали машину вещами, я знал, что больше не встречусь с ним. Мы были слишком разные, нам не суждено было пересечься. Да и зачем встречаться с кем-то из того прошлого, которое ты хочешь забыть. Он стоял в белых кроссовках, в новых джинсах и футболке с тигром. «Ну бывай», – сказал он. «Удачи», – сказал я. Он сел в машину, я ещё долго махал ему вслед. Мистер Раймонд устроился в местную полицию, а его жена вела уроки фортепиано на дому. Конни, как и хотел, бегал по кастингам, его даже сняли в одной из реклам. Помню, мы собирались все у телевизора, все вместе, с соседями, чтобы поймать рекламу с ним. Кто-то даже записал её на кассету Betacam.
Город постепенно приходил в себя. Люди ходили друг к другу, узнавали рецепты, собирали гостей. Вновь начались дни рождения, вновь открывали подарки. Отцы за футбольным матчем шипели пивными бутылками, выпуская бродящий газ, делали ставки, кусали локти, швыряли банки, давали пять, прощались к ночи, встречались снова. Постепенно начинали жить. Лето пришло удивительно светлое, таким я его и запомнил. Тёплые дожди омыли все улицы, местная ребятня играла под ним, дети смеялись, прыгали в лужи. Это было первое лето, когда я не намочил волос.
13 глава
До Филдстона добрались только к вечеру. Глория была не в духе. Она то и дело рассматривала себя в зеркало, поправляла налакированный начёс, поднимала брови, рассматривая тени. У неё были серебристо-синие тени, почти до бровей.
– Ты думаешь, я некрасивая, Бенджи? – вдруг спросила она.
Морис не отвечал, он надеялся, нет, он слышал, конечно, что Глория назвала его имя, но всё же надеялся, что она обращается не к нему.
– Во мне нет чего-то такого, да? Чего-то, что привлекает мужчин. Я бы могла привлечь тебя, Бенджи? Если бы ты был… – она замялась.
– Если бы я был кем? Мужчиной? А я кто, по-твоему?
– Я хотела сказать, если бы ты был способен увлечься кем-то, – с облегчением выдохнула она.
– А по-твоему, я не могу?
– А можешь? – удивилась она.
– Ну естественно, Глория! С чего ты решила, что нет?
Глории было как-то неудобно. Ей так редко было неудобно, что она даже покраснела, а она вообще не краснела, никогда. Последний раз это было в доме красавчика Пауло. Они увлечённо катались по кровати, пока она не свалилась за неё, точнее, пока он не столкнул её за кровать, приказав помалкивать. А Глории вообще никто никогда не приказывал, она надела бельё и встала, но тут же пожалела об этом. Дверь в спальню открылась и с возгласом: «Папа, кто эта тётя» – на кровать прыгнули двое таких же Пауло, только младше, гораздо младше – лет десяти. После в спальню вошла его жена. А из Глории вышел весь стыд. Она и не знала даже, что в ней столько стыда.
Сейчас ей было так же неловко. Зато Морис чувствовал внезапное облегчение. Он специально поставил Глорию в это неловкое положение, он и сам не знал, мог ли ему понравиться кто-то, мог ли он увлечься кем-то. Это не было какой-то проблемой, скорее это было отличным предупреждением возможных проблем. Но зато Глория совсем перестала обсуждать свою привлекательность, Морис не знал, что ей на это сказать. Морис не знал, как разговаривать на такие темы с женщиной, он и с женой-то особо не разговаривал ни на какие темы.
Глория никогда не вписывалась в общий колорит полицейского участка, его порядка и дресс-кода, но это никого не волновало, в том числе и её саму. Она казалась себе ярче всех, умнее всех…
– Она думает, что умнее всех? – вспомнила Глория Мэри Гринвич.
– Перестань, Глория.
– Ты тоже думаешь, что я могу кому-то не нравиться?
– Ты нравишься мне.
– Отлично! Я нравлюсь человеку без всякого чувства стиля. Может, мне не делать начёс? – она опускала стоячую чёлку, но та возвращалась обратно, на своё законное высокое место.
Морис не мог сейчас думать о Глории и её чёлке, он думал о Саманте, он думал, как опрометчиво было оставлять её одну, но таскать с собой тоже не выход. Дело Саманты даже делом-то не назовёшь, не было никаких доказательств угроз, поступавших Саманте, не было не только убийства, но и покушения на неё. Ничего не было, что помогло бы ему предпринять хоть какие-то меры по её защите. Он даже прослушку на её телефон поставить не мог. Для этого нужно было идти к капитану и брать разрешение, да и кто будет прослушивать? Сейчас не прослушивают даже террористов, если только они не взяли заложников, если только они не решили убить президента или хотя бы министра.
– Министр, – вспомнил он разговор с актрисой.
Она назвала и адрес, и фамилию министра, который точно там был, но, видит бог, легче засадить этого владельца актёрского борделя, чем заставить министра сознаться в содеянном. «Чего этим людям не хватает, – думал Морис, – почему их вечно тянет на какие-то извращения…»
– От небольшого ума.
– Что? – Морису казалось, что он молчал.
– От небольшого ума, говорю, она такая краля. Тоже мне актриса, – ворчала Глория.
– Она очень несчастна.
– Ты что, жалеешь её?