В плену Гора

Не сдержалась, пнула в грудь, метя в солнечное сплетение.

Он захрипел, повалился боком на пол. Я, не останавливаясь, добавила еще по почкам. На каждый удар он хрипел, а я…

А я плакала.

- Сука, тварь! Сука, сука, сукааааа!!!

Когда я остановилась, он уже не хрипел.

Отошла от него, уселась прямо на пол, привалилась к стене, закрыв лицо руками и захлебывась плачем.

Неожиданно пришло понимание, что все зря. Что я могу его убить. Могу сделать ему очень-очень больно, гораздо больнее, чем сейчас! Могу ему яйца отрезать, сжечь заживо!

Но это ничего не решит.

И мне это никак не поможет.

Потому что то, что произошло… Этого уже не изменишь. Оно уже было. И оно со мной навсегда.

Грудь запекло такой острой болью, что я даже замерла на секунду, пережидая приступ.

Мелькнула мысль, что я могу тут умереть. И стало смешно.

Стоило только представить глупость ситуации.

Убийца пришла убивать. И сама умерла. А жертва ее – выжила.

Я же Старика не прикончила. Так, попинала по ребрам. Шкура толстая, выживет.

А я?

А я – не выживу.

Я – уже мертвая.

И этого не изменить ничем. Ни попыткой в справедливость, ни его смертью, ни гипотетической возможностью засадить эту тварь за решетку…

Ничем.

Он ничего не поймет. Ни одной искры раскаяния в вылупленных глазах. Только страх за свою шкуру. Он не человек, животное. До животного не достучишься.

Чего я хотела, идя сюда?

Чтоб он все осознал? Чтоб извинился? Понял что-то?

Да нет, конечно! Боже мой, Люся, ну не можешь же ты быть такой идиоткой!

Не можешь!

Вся твоя попытка, все твое намерение отомстить… Все это разбилось о простое понимание: тебя это уже не спасет. Не защитит. Не вернет твою чистоту. Не вернет твое детство. Твоих папу и маму.

- Эй, сучка, - неожиданно раздался хриплый ненавистный голос, - ползи сюда. Живо.

Я вскинула голову и замерла.

Старик, оставленный мной без внимания на две минуты, сидел теперь у противоположной стены и направлял на меня ствол. С взведенным курком.

И рука у него не дрожала.

Вот, значит, как… Ну что, Люся, дострадалась?

Глупая ты, глупая… Прав был каменный подпол…

- Ну, чего вылупилась? На коленях ползи. Как раньше.

- Размечтался, - сама не поняла, откуда голос прорезался, но стало так спокойно отчего-то, так легко.

Даже слезы ушли. А страх… Его и не было, страха. – Я перед тобой никогда не ползала.

- Зато ноги раздвигала.

- Нет.

- Да. Что я вас, сучек, не знаю, что ли? Трепыхаетесь, а сами только и ищете, на чей член запрыгнуть. Ползи, я сказал.

- Пошел ты, мразь. Стреляй.

- Выстрелю. Думаешь, рука дрогнет? Нихрена. На папашу твоего не дрогнула, на тебя – тем более.

Если б можно было стать еще более ледяной внутри, я точно стала бы.

Подозрение, что он причастен в трагедии родителей, всегда имелось, но чтоб вот так, прямо в глаза…

Неожиданно все мое размякшее и жалеющее себя существо превратилось в камень. Подобралось.

Не было больше никаких страданий.

Тварь, глумящаяся сейчас даже не надо мной, над памятью моих родных, не заслуживала эмоций.

Каких бы то ни было.

Он продолжал говорить, дразня меня, вынуждая сорваться. Рассказывал, как заказал моих родителей.

Как подставил под тюрьму брата. Как планировал меня отдать в качестве постельной игрушки своему приятелю, начальнику отдела по борьбе с коррупцией областного МВД. Слишком я дикая зверушка, а тот как раз любитель укрощать таких.

С каждым сказанным словом Старик все больше приходил в себя, все больше воодушевлялся.

И пистолет в его руке не дрожал. Совсем.

А я, став изнутри по-ледяному спокойной, слушала. И запоминала.

Чтоб потом, когда придет время, не расплываться киселем.

Не сожалеть.

Не думать.

А просто делать.

- Ползи, сучка, сюда, я сказал!

И я поползла.

Медленно. Плавно. Переставляя руки и ноги, повиливая задом и униженно поглядывая на уже успевшего подняться Старика.

- Вот так, - удовлетворенно облизнул он губы, - а то ерепенишься все… А ты ничего выросла, гладкая. Я даже завелся слегка. Сейчас накажу тебя, суку, а потом… Потом отработаешь все мои потери! По полной!

Я подползла ближе, встала перед ним на колени. Уперлась лбом в ствол пистолета.

И глаза не поднимала. Не надо пока что. Рано.

- Давай, сучка, руки свои. А то шустрая ты, тварь.

Я послушно вытянула одну руку, вторую оставляя на полу. Всхлипнула.

Он победно хмыкнул и отвел ствол, чтоб перехватить мое запястье ремнем, спешно выдернутым из джинсов.

Следующие движения мы сделали одновременно. Он дернул вторую мою руку на себя, а я… Помогла ему.

Рванулась вперед, уходя с линии выстрела, и всадила в горло заточку, до этого прятавшуюся за высоким голенищем ботинка.

Старик успел один раз нажать на спусковой, рефлекторно, прежде чем я выбила ствол из его ладони.

Выпучил на меня, по-прежнему стоящую на коленях перед ним, глаза, захрипел и повалился на пол.

Я немного отодвинулась, продолжая рассматривать упавшую тушу, красное лицо, мутные глаза, кровь, льющуюся из раны.

Заточку я специально не вытаскивала, потому что и так вокруг грязно. И руки у меня в крови.

Не отмоюсь теперь никогда.

Но… Чуть больше, чуть меньше… Для меня уже, наверно, без разницы.