В плену сомнений

Джулиана сделала вид, что не придала значения ее словам. Слишком уж она все замечает, эта Летиция.

– Вовсе нет.

– Но ведь вы пришли поглядеть именно на него?

– Разумеется. – Джулиана старалась говорить как можно беззаботнее. – Просто мне хотелось послушать его лекцию. Ведь он собирался говорить о валлийском языке?

– Да-да, – улыбнулась Летиция. – Но не говорите мне, что пришли сюда именно поэтому, все равно я вам не поверю.

Джулиана собиралась было запротестовать, но камеристка дружески взяла ее за руку.

– Знаю, знаю, вы хорошо говорите по-валлийски и обожаете валлийскую поэзию. Но ведь здесь вы из-за него, правда? Признайтесь же!

Джулиана не знала, что ответить, а только молча сидела и теребила краешек шали.

– Вы пришли поглядеть на него, потому что не смогли сдержать своего любопытства. После всего того, что вам стало известно о Воганах, вам просто не терпелось взглянуть на сына человека, которого разорил ваш отец.

Джулиана испуганно огляделась по сторонам, надеясь, что их никто не слышал.

– Отец не присваивал себе Ллинвидд, – не слишком уверенно сказала она. – Просто сквайр Воган самым легкомысленным образом промотал свое состояние. Он пострадал по своей же беспечности. Ему не следовало играть по-крупному, раз он не был готов оказаться в проигрыше.

– Возможно. Но, однако, и ваш отец не должен был соглашаться на столь крупную ставку. Ведь отнять у человека состояние – это отнять саму его жизнь. – Летиция наклонилась поближе к Джулиане и прошептала почти беззвучно: – Говорят, старый Воган был совершенно пьян, когда поставил на кон свой Ллинвидд. А ваш отец воспользовался этим, надеясь отхватить лакомый кусочек в приданое для своей дочки.

Джулиана нахмурилась: ей еще не приходилось слышать столь отвратительной сплетни. Да никто бы и не решился повторить подобную ложь ей в лицо. Не мог же отец, как последний мошенник, присвоить себе Ллинвидд?

– Я не верю всем этим слухам. Отец выиграл Ллинвидд в честной игре.

– Тогда почему же он тут же подарил его вам? Где это видано, чтобы отец вручил дочери приданое до свадьбы, да еще тогда, когда вся семья находится в стесненных материальных обстоятельствах? Думаю, он хотел таким образом защитить Ллинвидд от тех, кому захочется вернуть его обратно.

– Нет, совсем не поэтому, – спокойно ответила Джулиана, но не стала продолжать. Не было смысла объяснять Летиции, по каким причинам отец подарил ей Ллинвидд до свадьбы. Просто отец хотел защитить Джулиану; он знал, что алчный Дарси совершенно помешался на мысли о быстром приумножении своего состояния. Отец не мог допустить, чтобы, случись с ним что-нибудь, сын присвоил себе Ллинвидд, не посчитавшись с тем, что имение являлось частью приданого сестры. Вот почему он и пошел на этот шаг – юридически закрепил Ллинвидд за Джулианой.

Но тем самым он окончательно лишил Вогана-младшего его части наследства.

– Отец не сделал ничего дурного, – сказала Джулиана, хотя сама теперь мало верила в то, что говорила. – Поверь, мне ужасно жалко, что сын сквайра потерял свои земли.

– А в придачу и своего отца, – жестко отрезала Летиция, не глядя на хозяйку.

Потерял своего отца. Об этом она уже слышала. Поговаривали, что старик наложил на себя руки после того ужасного проигрыша. Чувство вины зашевелилось в душе Джулианы. В конце концов, на этот неблаговидный поступок отец пошел именно затем, чтобы обеспечить ее, свою дочь. У Джулианы не было с отцом настоящей душевной близости. И дело даже не в том, что она не любила своего отца. Любила. Но уж слишком разными они были: отец всегда считался лишь с самим собой и упрямо верил, что сможет создать свою маленькую Англию в самом сердце Уэльса.

И еще он ненавидел валлийцев. Джулиана помнила, как в ее раннем детстве семейство Сент-Албансов владело тремя поместьями, проводя большую часть года лишь в одном из них, девонширском. Со временем неудачи, преследовавшие отца в финансовых делах, вынудили его продать два английских имения и оставить себе лишь Нортклифф-Холл в Уэльсе, единственное, которое еще можно было поддерживать в приличном состоянии и в котором еще мог обитать привыкший к роскоши отец.

Но Джулиане только по сердцу пришлась такая перемена в их жизни. Она искренне любила Кармартен, его холмы, поросшие диким кустарником, старый дуб Мерлина, живописные руины замка на берегу бурной речушки Тауи… Едва Сент-Албансы устроились в Нортклифф-Холле, ставшем отныне их постоянной резиденцией, Джулиана с жаром набросилась на изучение валлийского языка и истории – словом, всего, что было связано с обычаями этого края. Однако она старалась держать свою страсть в секрете от отца. И уж тем более от своих братьев. Джулиана вспомнила массивный комод из резного дуба, стоявший в ее спальне, в котором обычно под кипой тонкого вышитого белья она прятала свои книги. Никогда в жизни у нее не было ничего общего со своей семьей. Никогда!