В плену у ректора

Герберт внимательно посмотрел на нее. Эдиан без труда уловила в его взгляде боль и сомнение. Искренние нормальные чувства. Просто они были спрятаны за его твердокаменным спокойствием. Нужно очень тонко и постоянно наблюдать за ним, очень глубоко вчувствоваться в его слова и пытаться понять его поведение — как делала это Эдиан — чтобы ощутить их.

— Не до конца, но понимаешь, — откинувшись на спинку кресла, сказал Герберт. — Ты хорошо понимаешь личную часть моих мотивов. А дальше… Представь себе, что ты, пережив что-то, очень не хочешь, чтобы подобное произошло с другими.

— Я понимаю и это! — воскликнула Эдиан. Ей хотелось донести до него, что она действительно прочувствовала и поняла все, что он рассказал.

Ей представилось, что с кем-то еще, с незнакомыми ей людьми происходит то, что случилось с ее мамой. Например, с мамой, ведь ей и без этого есть что вспомнить в плане трагедий…

Нет, Эдиан не хотела бы этого! Она много отдала б, пошла бы на край света в железных сапогах, чтобы ни с кем больше подобного не случилось!

— Я готова отдать почти… все, чтобы подобного тому, что происходит с моей матерью, и… со мной, больше ни с кем не случалось, — сказала она Герберту. — Я понимаю, о чем вы.

— Пожалуй, да, — улыбнулся Герберт. В очередной раз он смотрел на нее с ласковой улыбкой, и это было необыкновенно приятно. — Так что, Эдиан, я осознаю, что шар бесконечной силы принесет в мир не только благо, но и проблемы. Но… это благо и эти проблемы были у человечества прежде — они были естественны, происходили из того, как устроен мир. У всего две стороны, и две стороны было у магических жил. Я не считаю, что те два великих мага поступили правильно, уничтожив жилы. Они нарушили естественный ход вещей, нарушили баланс между благом и проблемами, что дает такая сила. Да, та огромная жила принесла много боли, войн и жестокости, но она же спасла множество жизней, дала силу и радость многим и очень многим… Я всего лишь хочу, чтобы в мире снова был способ справляться с теми болезнями и проблемами, что считаются неисцелимыми. Как это было всегда, прежде. Могут быть войны и прочее — как плата за это благо, но возможность спасения того и тех, кого так не спасти, снова будет у человечества! И, в конце концов… ты не думала, что у всякой ответственности есть пределы?

— О чем вы? — удивилась Эдиан.

— Я хочу дать человечеству эту возможность, — ответил он, внимательно глядя на нее. — А как в итоге человечество распорядится ей, исходит уже из качеств и устремлений людей. Так же и ты не отвечаешь, если твоим даром распорядятся не так, как следует.

— Да, я понимаю… — сказала Эдиан. Она была согласна с ним, теперь согласна. Осознавала каждое его слово, но что-то очень глубоко внутри неприятно саднило, словно там ползал маленький противный червячок и не давал уснуть ее сомнениям. — Но мне все равно тревожно. Я боюсь совершить непоправимое, оправдывая это благом своей мамы и всеобщим благом. Боюсь ошибиться.

— Я тоже! — вдруг рассмеялся Герберт. — Но, может быть, те, кто меняют историю, этим и отличаются. Они совершают то, что другие не осмелились. Хоть и они тоже боятся ошибиться, тоже не избавлены от этого страха. И лишь ход дальнейшей истории показывает, ошиблись они или нет…

— Вы правы, вздохнула Эдиан. Я пойду с вами.

Несколько мгновений они молчали, пристально глядя друг на друга. Эдиан было даже немного стыдно, что все это время она считала его только и исключительно чудовищем. А ведь он был и живым, и чувствующим, и много что пережившим человеком. И дар его родился не просто так.

И цели у него действительно… великие.

Внутри невольно рождался порыв подойти к нему — такому крепкому и могущественному — и нежно, робко обнять его. Он высокий, поэтому обнимать его придется за пояс… Прижаться головой к его груди, сказать, что да, больше не будет осуждать его, что ей жаль его и его семью…

А потом его рука ляжет ей на затылок…

Наверное, ведь и ему будет это приятно?! Раз он живой, то прикосновение, добрые слово, близость другого человека должны быть ему нужны и приятны, как они приятны и нужны всем нормальным людям?

Но, конечно, она ничего не сделала. И ректор не подошел и не положил ей руку на плечо, как ей хотелось — в качестве жалкой замены настоящих объятий.

— А теперь скажи, Эдиан, как сегодня на занятиях? Все ли было хорошо? — спросил Герберт, искоса глядя на ее задумчивое лицо.

Эдиан словно вынырнула, вздохнула. И озвучила то, что волновало ее больше, чем она это показывала. Теперь, когда ей обязательно нужно стать великим магом.

— Огонь по-прежнему меня не слушается, — сказала она.

И посмотрела на него почти с мольбой помочь разрешить эту проблему.

А проблемой это было. В самом начале обучения все стихии реагировали на силу Эдиан спонтанно. Продолжали реагировать и сейчас. Но выяснилось, что… сама Эдиан сознательно может преобразовывать любую из них, кроме огня.

То есть она может с легкостью создавать то, что называется «пламенем магическим» — молнии, шары из него — по сути, сгустки силы. А вот стихия природного огня Эдиан неподвластна.