В погоне за солнцем (СИ)

…и почему именно в его сердце она поселилась?

«Ты знаешь ответ», — холодно, бесстрастно — и безжалостно. Как все, что делает разум.

Знает. Тьме не взяться из ниоткуда. А значит вот он, ответ. Пусть даже самый главный вопрос так и не был задан.

Они ждут его, несомненно. В том самом зале, среди блистания огней и зеркал… Не его, Эрелайна, — а чудовище.

Чудовище, которому нельзя верить ни на секунду — ведь он волк в овечьей шкуре; только лжет, всегда и во всем, выжидая, когда нанести удар. Чудовищу, которое можно только ненавидеть и бояться — и ненавидеть еще сильнее, презирая себя за страх.

…чудовище — это только чудовище. Оно не стоит жалости… и понимания. Чудовище можно только убить.

Они ждут его, чтобы исполнить то, что было суждено, и чего Эрелайн так давно ждал.

А он… он не будет сопротивляться. Сам сложит меч к ногам лорда-правителя, признавая покорность Воле, сам протянет руки, чтобы их связали, сам взойдет на поставленный ему эшафот.

Потому что он — только чудовище. И для них… и для себя. А чудовища не должны жить.

Даже если у чудовища есть душа.

* * *

Эрелайн остановился почти у самого крыльца Круга Фаэ. Бросил поводья, спрыгнул с коня — и остановился.

Остановился, не в силах сделать ни шагу, в недостойной, позорной слабости сжав клинок драконьего пламени. Выдержка оставила Эрелайна, второй раз за эту ночь — и впервые за много лет, и он был этому неприятно удивлен.

«Делай, что должно», — твердил он себе, злясь на собственную трусость.

Должно… но как же тяжело решиться!

«Ты решился еще тогда, когда проклятье сгубило твой Дом, когда возненавидел и проклял себя проклятьем более страшным, чем любые другие проклятья — ненавистью к себе. Решился сегодня, когда готов был отдать жизнь за ту, кто стал случайной жертвой в чужой игре, несмотря на ее презрение. Так к чему медлить теперь? О чем эти сомнения? Иди к тому, о чем так долго мечтал, но на что не имел права. Теперь это не право — обязанность. Умереть, забыть, никогда не жить и не помнить… Иди же!»

Пальцы безвольно разжались.

…Каждый шаг дается тяжело, словно он идет не по залитому светом и искристыми отблесками зеркал залу, а продирается сквозь толщу воды. Не вздохнуть. Каждый шаг осыпается пеплом непрожитых лет и несказанных фраз. Каждый шаг убивает его: понемногу, по чуть-чуть, но надежнее злого взгляда, жестокого слова или холодной стали. Каждый шаг — приговор, вынесенный самым строгим судьей. Собой. Каждый шаг — как шаг на пути во тьму.

Или на эшафот.

…Тихий ропот толпы, как шелест плещущей за окнами листвы парка. И страх, везде страх — в каждом вздохе, взгляде, жесте.

Страх… и нетерпение.

Эрелайн на миг сбивается с шага, но тут же выпрямляется, не сбавляя ход.

Да, страх есть, но ненависть… Ненависти нет, совсем.

Глупая, нелепая, совершенно бессмысленная сейчас надежда предательски закрадывается в сердце, трогая его когтистой кошачьей лапкой. А если… неужели… нет, чушь, конечно! Быть не может!

Но все же… а если она не сказала?..

Эрелайн вскинул голову, ища ее льдисто-голубой, колкий взгляд — и не находя.

Сердце, мучительно-спокойное, давно смирившееся с тем, что его ждет, странно замерло. И выдержка — только-только вновь ставшая, как прежде, безукоризненной и безупречной — разбилась осколками отражений.

Ступени лестницы — как возвышение эшафота. Эрелайн подходит к нему, тяжело печатая каждый шаг. Подойдя на расстояние вытянутой руки, замирает подле — и преклоняет колено перед лордом-правителем, молчаливым и бесстрастным.

…Прежде он думал, что умирать — легко, и быстрая смерть — лучшее, что можно подарить врагу. Потому что нет хуже пытки, чем ждать исполнения приговора, когда понимаешь: ничего не изменить.

Прежде.

…А сейчас был готов отдать вечность, только бы это мгновение никогда не кончалось, потому что прежде не чувствовал себя таким невозможно, безумно, по-настоящему живым.

Еще хотя бы сотню мгновений до смерти!

— Встаньте, лорд.

Эрелайн вздрогнул — и распахнул глаза. Замешкался на секунду, до последнего не веря в услышанное — а если веря, то не понимая — и резко, излишне торопливо поднялся.

— Это тот самый меч?

Он замер, не веря словам. «Меч»? Это все, что его интересует сейчас? Но как же…

Или… Неужели она все-таки не сказала?

— Да, мой лорд. Хотите взглянуть? — голос — еще отстраненнее, холоднее, чем обычно: за сдержанностью и спокойствием прячутся приведенные в смятение чувства.

— Нет, — излишне торопливо открестился лорд-правитель, не желая лишний раз не то, что прикасаться к мечу — смотреть на него. — A'shes-tairy вы убили им?

— Именно так, мой лорд.

Этвор молча кивнул, принимая его ответ, но и только.

Поджатые губы, нахмуренный брови, сдержанность эмоций — лорд-правитель выглядел непривычно. Легкости и улыбчивости, которая всегда сквозила в его взгляде, жестах и словах, исчезли.

Сгустившуюся тишину нарушило резкое, недовольное:

— Лорд-хранитель! — вырывая Эрелайн из раздумий.

Он поморщился, прекрасная зная и этот голос, и эти повелительные нотки в глубоком, богатом обертонами голосе, и вскинул голову.