В погоне за тенью

Я осторожно посмотрел на отца, опасаясь дальнейших расспросов. Сейчас он обязательно должен был спросить, кто его родители. Папа считал, что это очень важная информация о человеке. Про детей, выросших в детдоме, от говорил ужасные вещи, и я считал это несправедливым.

Какая разница, кем были родители Сани? Мы с Сашей дружили всего полгода, но я уже был готов пойти за ним и в огонь, и в воду. Только для отца это был не аргумент. Он считал, что я должен подружиться с Коляном, потому что у него отец работает в МИДе, или с Романовым, потому что его родители были богатыми.

– А кто его родители? – папа всё же задал вопрос, которого я так страшился.

Где-то в глубине души уже давно зрел протест. И теперь, когда у меня появился лучший друг, я совсем ничего не боялся. Даже если отец побьёт меня, от своего друга я отказываться не собирался. Раньше был слабаком, которого все обижали, но теперь будто бы обрёл внутренний стержень, который никто не смог бы сломать.

Я уже давно заготовил пламенную речь о том, что мне плевать, кто родители Сани, что он мой друг, и что не собираюсь бросать его несмотря ни на что. И сейчас, отвечая на вопрос отца, я собирался озвучить всё, что так хотел ему сказать. Но отец, нарушив правила дорожного движения, столкнулся с другой машиной. Папа вообще вёл очень неаккуратно и постоянно попадал в аварии. Следующие полчаса он разбирался с несчастным водителем. Наша машина совсем не пострадала, но моему отцу нужно было обязательно с кем-нибудь поругаться для порядка.

Я со скучающим видом наблюдал за их перепалкой и параллельно коротко отвечал на вопросы мамы о делах в школе. Я почти не слушал её, только кивал головой и односложно отвечал.

– Дима, ты совсем мало ешь. Ты только взгляни на себя, какой ты худенький, кошмар просто! Посмотри на Тимура.

– Мам, Тимура дразнят толстым, а я не хочу быть таким, – заметил я. Тимура почти не били, но ему за полноту сполна доставалось. Все тычки он воспринимал с философским спокойствием и вообще никак не реагировал на них. Меня он никогда не защищал, только советовал не обращать внимания. А я считал, что друзья должны во всем помогать друг другу, в том числе защищаться от нападок остальных мальчишек. Как это делал Саня.

– Ох уж эти мальчишки! – вздохнула мама.

Вернулся злой отец, ругаясь на чём свет стоит. В машину он сел, в сердцах хлопнув дверью так, что у меня в голове отдалось. Я на всякий случай сделал вид, что рассматриваю однообразные пейзажи за окном. Леса, поля, покрытые снегом, навевавшие тоску. Но даже это лучше взбешённой физиономии отца. Обычно, с кем-то поругавшись, отец сразу же вспоминал обо мне. Я мечтал уже поскорее доехать домой, закрыться в своей комнате и написать Сане. Каникулы у меня будет «веселые», судя по всему.

Как ни странно, отец на меня даже не посмотрел. Всю дорогу он возмущался, негодовал, какие все вокруг сволочи и не умеют ездить. Мы с мамой старались не прерывать его монолог и только кивали головой.

Когда мы доехали до дома, я выдохнул. Опасность миновала: отец не задавал неудобных вопросов и даже похвалил за хорошие оценки. Он также рассказал, что побывал у Амадея Ивановича перед тем, как встретить меня, и что директор ничего плохого обо мне не сказал. Отец сухо мне улыбнулся, и это означало просто высшую степень любви ко мне.

Отец с детства подавлял мою личность, стараясь вырастить выдуманного им сына. Я должен был быть настоящим мужчиной, сильным как скала и мужественным. Он вбил себе в голову определённый образ и злился, что я ему не соответствую. Я был эмоциональным и ранимым, а он ненавидел, когда я плакал. Помню отвращение на его лице, когда он видел мои слезы. Он бил меня по щекам и требовал, чтобы я перестал разводить сопли. При нём я делал абсолютно бесстрастное лицо и старался занимать как можно меньше места.

За ужином мать подтвердила мои опасения и сообщила, что Новый Год мы будем отмечать с нашими родственниками – папиным братом и его семьей. Они приходили к нам каждый год, так что я не особо не удивился, но и совсем не обрадовался. Я их не любил. Дядя Вова был ещё хуже моего отца, и шутки у него были дурацкие. Он, как и отец, считал, что я вырасту слабаком и размазней, о чём неоднократно мне сообщал, особенно после стаканчика чего-нибудь крепкого. Тётя Наташа, его жена, тоже любила пройтись по моим болевым точкам. Раньше меня это очень задевало.

Их дочку и мою двоюродную сестру Лизку я тоже терпеть не мог. В детстве мы с ней дружили, но потом она пошла в школу и начала меня презирать. Она тоже училась в «Городе Солнца», только в химико-биологическом классе. Родители хотели, чтобы мы пошли в один класс, но получилось, что её отправили в параллельный, потому что ей больше нравилась биология. Моего мнения не спрашивали. Отец считал, что я должен любить математику и физику по умолчанию.