Директору отец позвонил поздним утром следующего дня: решил поздравить с Новым Годом, а заодно и поинтересоваться социальным положением новых учеников школы. Характер папы был ужасный: за всю свою жизнь я не встречал более упертого человека. Если уж он что-то решал для себя, никто и ничто не было в силах его переубедить. Своим упорством, граничащим с банальным упрямством, папа очень гордился и любил повторять, что именно это сильное качество помогло ему выбиться в люди. Меня он считал мямлей, не умеющим за себя постоять. Если я вдруг высказывал своё мнение, и оно отличалось от мнения отца, он зло смеялся надо мной и говорил, что я всего лишь глупый мальчишка, который ничего в этой жизни не смыслит. Меня это всегда сильно задевало, и я пытался с ним спорить. Заканчивалось это чаще всего скандалом, а то и рукоприкладством по отношению ко мне.
По рассказам папы его отец, мой дед, бил намного сильнее, поэтому из папы и выросло что-то приличное. Я этого никогда не понимал. Если в детстве ты испытал те же чувства, эмоции и трудности, то зачем так обращаться с собственным сыном? Для себя я решил, что своих детей и пальцем никогда не трону, что бы они ни делали. Никто не заслуживает такого обращения. Я прекрасно запомнил, какие чувства я испытывал, когда отец был ко мне жесток, и не собирался вымещать свой гнев на своих детях.
Ранним утром, когда я ещё спал, отец зашёл ко мне в комнату. Разбудив меня, он принялся меня увещевать. На секунду мне даже показалось, что он раскаивается за вчерашнее выступление. Он говорил мягко и почти не повышал голоса:
– Дима, – ласково начал отец, садясь на кресло рядом с кроватью. – Ты ведь понимаешь, что тебе нужно будет устраиваться в жизни и заводить новых друзей, которые помогут сделать тебе карьеру. Этот детдомовец тебе не ровня, он потянет тебя на дно.
Я молча рассматривал узоры обоев на стене. Отец долго ещё распространялся в подобном духе, но я упрямо стоял на своём. Когда он закончил свою пламенную речь, я тут же заявил, что буду дружить, с кем захочу.
– Идиот! – злобно сказал отец, рывком вскакивая с кресла. Вся натянутая отцовская любовь мигом исчезла.
Разговор наш, как и ожидалось, не привёл ни к чему хорошему. Отец снова взорвался, начал орать. Я упорно продолжал твердить, что у меня уже есть друг, и что я не собираюсь его менять на кого-то другого. Под конец отец так разозлился, что влепил мне сильную пощечину. Я машинально схватился за щёку, отчётливо чувствуя, как она горит.
Отец демонстративно вышел из комнаты, напоследок хлопнув дверью. А мне очень захотелось написать Сане сообщение и спросить, как у него дела. Только наша с ним дружба сейчас меня и поддерживала, и я пообещал себе, что никто и ничто не сможет нас разлучить.
Мне казалось, что я знал Саню уже много лет, а ведь совсем недавно его в моей жизни не было. Как я вообще жил тогда? Чем больше я об этом думал, тем сильнее казалось, что это было лишь жалкое существование, и только с появлением друга жизнь обрела смысл. Словно зажегся огонек, который освещал мне путь. Мне очень нравилось это поэтическое сравнение, про себя я так и называл его – путеводная звезда, показывающая путь к чему-то светлому.
Интуиция и судьба говорили мне идти за этим мальчишкой. Кто-то бы сказал, что меня заманивает в топь гаммельнский крысолов, но мне было все равно. Мое сердце было отдано детдомовскому мальчику, и я ни разу об этом не пожалел. Если бы отец знал, чем закончится наша с Саней дружба, он убил бы меня. Моему папаше были свойственны шаблонность мышления и полное отсутствие критического восприятия. По-житейски он был умён: знал, как и к кому из начальников нужно подлизаться, чтобы получить повышение, умел зарабатывать деньги и строить карьеру. Но при всём этом он все равно оставался жестоким, злым и недалеким человеком.
Сидя в своей комнате, я слышал, как отец позвонил Амадею Ивановичу, и мне стало его жалко. Он ко всем относился доброжелательно и уважительно, и директора лучше просто невозможно было найти. Многие в школе ценили и любили его.
Еще в самом начале нашего знакомства Саня рассказал мне, как попал в школу и как ему помог Амадей Иванович. Приёмная мать Саши не хотела его туда отпускать, но директор убедил её подписать все бумаги. Если бы Амадей Иванович отнёсся к Сане равнодушно, тот так бы и остался с этой злой женщиной и продолжил бы учиться в не самой лучшей школе. Саша сам решил изменить свою судьбу, своими силами вырвавшись из детского дома, хотя весь мир был настроен против него. И после этого отец называл его всякими нехорошими словами?
Я слышал, как отец на повышенных тонах что-то говорил Амадею Ивановичу, но до меня долетали только отдельные фразы. Наверняка отец не стеснялся в выражениях и опять как-нибудь обозвал моего друга для красивого словца. Директор хорошо относился к Сане, и ему наверняка было неприятно это слышать. Он никогда не разделял учеников на богатых и бедных, как это делала та же англичанка, а относился ко всем одинаково.
– Ладно, я Вас понял, Амадей Иванович, – услышал я голос отца. – Всего доброго!