— Король Азас всегда снабжал нас необходимой броней и оружием! Он даже поставлял нам воду в периоды засухи, а этот самовлюбленный индюк прирезал его, как паршивую овцу! — оратор, стоявший на невысоком плоском камне, распинался перед внемлющей толпой. — Он отрезал оружейные пути! Уничтожил даже сведения о них — теперь мы беспомощны перед стихией, а эгоистичный болван сидит на троне!
Сирокко со злостью скрипнула зубами. Как она мечтала сейчас скинуть этого загорелого старика прямо в небольшое озеро — центр оазиса — прямо за его спиной. И она злилась не потому, что он назвал Дореми самовлюбленным болваном: очевидно, тот им и являлся. Дело было в другом. Большинство наемников было родом именно из пустынных провинций, поэтому Король Азас всеми силами старался переманить их на свою сторону. Разумеется, помимо оружия и воды он щедро осыпал их золотом, которое так любили пустынники.
Решив больше не медлить, Сирокко бросила предостерегающий взгляд на Дейтерия и шагнула вперёд.
— Именем Короля Дореми я требую немедленно прекратить это собрание! — выкрикнула она. — Оно является незаконным, поэтому все его учредители понесут наказание.
Толпа тут же замолчала. Гробовая тишина словно ещё больше раскаляла палящее солнце. Старик — оратор медленно сошёл с камня и прокладывал путь к незваным гостям. Выражение его хитрого лица не предвещало ничего хорошего: было видно, что он забавляется ситуацией.
— С кем имею честь беседовать? — учтиво спросил он, склоняясь в поклоне. На его лицо упали посеребрённые сединой, но ещё местами сохранившие былую черноту волосы.
— Меня зовут Сирокко. Я пришла, чтобы лично передать последнее предупреждение Короля Дореми. Если город Веве будет вновь замечен в революционных действиях, он превратится в пустыню.
— Это угроза, дорогая Сирокко? — улыбнулся оратор.
— Именно она.
— В таком случае мне жаль вас разочаровывать, — театрально вздохнул старик. — Но как вы собираетесь засыпать целый город песком? Это довольно сложная задача.
— Было бы желание, — процедила Сирокко.
Толпа позади предводителя хохотнула, и девушка едва удержала себя от того, чтобы развернуться и убежать из города. Сейчас она действительно так сильно ненавидела каждого из них, что всей душой желала отказа повиноваться. Тогда она может с чистой совестью быстро станцевать и засыпать город песком — что и заслужили эти полусгнившие создания. На подобных им она насмотрелась в Зеленеющих Холмах — проклятие Земли сжирало бессмертную душу человека, оставляя владельцу лишь изрешеченный червями огрызок.
— В этом вы, милая Сирокко, несомненно правы, — протянул старик.
Сирокко сумела различить лишь мелькнувшее на плоскости сабли отражение солнца. Мгновения для неё растянулись, но она поняла — не успеет. Она безотрывно смотрела в темно-карие глаза пустынника, осознавая всю забавную печаль их положений. Они оба не могли поступить иначе… просто не могли. Ветер, зовущий подругу на свою родину, в мир песка и солнца, оказался сильнее здравого смысла.
Сабля в любом случае была быстрее хопеша, а Сирокко не хватало времени увернуться о удара. Ещё секунда — всего секунда.
И в эту последнюю секунду она, как ни странно, не вспоминала лучшие моменты жизни. Она вообще ни о чем не думала — просто смотрела на блестящую саблю, на её плавный изгиб и заточенное лезвие.
И в этот момент она почувствовала резкий удар в бок. Мир переменился, калейдоскопом пронёсся перед глазами — вслед за Сирокко на раскалённые плиты площади упали алые капли крови. Девушка с ещё теплящейся надеждой посмотрела вверх — и успела заметить, как Дейтерий упал на землю.
Или это была Нимфея? Милая, добрая Нимфея — источник нескончаемого света. Нет. Это была не она. И Сирокко сейчас находилась не в саду Атту, а в маленьком пустынном городе Веве. На камнях, прямо перед ней лежал Дейтерий — его стеклянные синие глаза, так похожие на рассерженное море, были устремлены к небу. Белая рубаха на груди пропиталась багровой кровью.
— Нет!!! — вопль, полный ужаса и боли, облетел все соседние дюны. От него волнами разлетелась сила ветра — все, что было в радиусе пятидесяти метров, снесло невидимой волной. Люди посыпались друг на друга, аккуратные пальмы были вывернуты с корнем, дома рассыпались до отдельных кирпичиков.
Первой пришла боль — она всегда приходит первой, потому что тогда ещё не осознаешь в полной мере, что произошло.
А потом ненависть вытеснила всю её без остатка.
— О, какие вы ничтожные! — выворачивая наизнанку душу, надтреснутым голосом сказала Сирокко. — Ваша гордыня уничтожила все, что когда-то делало вас людьми!