Было вполне вероятным, что «Марс» и раньше мог подозревать во мне офицера КГБ и даже мог ожидать подобного развития событий. Но для него оказалось полной неожиданностью, что мне известно, чем он занимался в Ливане. Тем не менее, он быстро оправился от этого, очевидно, решив понять, куда ведет весь этот разговор и как он может его использовать в своих целях.
— Я не думаю, что тот факт, что я работаю в американской разведке, характеризует меня с плохой стороны, — заметил он с сарказмом.
— Да, Вы правы, являться сотрудником ЦРУ еще не означает быть плохим человеком вообще. Но мы о Вас знаем кое-что еще. Я не хочу усложнять вашу жизнь, я просто хочу сделать Вам предложение. Мы можем сейчас все обсудить и прийти к оптимальному решению, чтобы у Вас не было никаких неприятностей на работе.
— Я не понимаю, о чем Вы говорите, — ответил «Марс».
— А как отнесется ваше начальство к тому факту, что Вы раскрыли данные на агентуру ЦРУ? — я продолжал атаку.
«Марс» молчал, пытаясь сохранить невозмутимый вид и выдержку.
— Давайте взглянем на доказательства, — продолжал я, взяв в руки приготовленную папку.
Я достал фотографии, сделанные в конспиративной квартире, которую «Марс» использовал в Бейруте. Там были снимки и внутренней обстановки, и крупные планы установленной видео- и звукозаписывающей аппаратуры.
Лицо «Марса» побледнело. Он молча начал перебирать фотографии, а я представил себе, как он сейчас мысленно возвращается к прошлым событиям в квартире, оценивая возможный ущерб, нанесенный ЦРУ нашей оперативной техникой. Он выпрямился в кресле.
— Вы правы, это серьезно. И для меня, и для всего Управления.
Я молчал. Нанеся удар, я теперь хотел немного разрядить обстановку. Теперь настала очередь «Марса» решать, что делать дальше. Он смотрел вниз, на пол.
— Я не могу сотрудничать с вами, — наконец сказал он после долгого молчания. — Я был всегда верен моей стране и ЦРУ. Я люблю свою семью. Это основные мотивы всего того, что я делал и делаю, и я не могу пожертвовать ими — даже если я должен заплатить за мои ошибки моей работой в Управлении.
Я был более-менее готов к подобному ответу. Да, мы были с ним на разных противоборствующих сторонах и каждый защищал безопасность своей страны, но мы полностью поняли друг друга, как это могут делать только коллеги по ремеслу. Несмотря на тот факт, что неотъемлемой частью нашей работы являлся и остается обман, мы могли сейчас позволить себе быть друг с другом относительно откровенными.
Однако как я ни старался убедить американца, что ему лучше согласиться работать на нас, чем разрушить свою долгую карьеру в ЦРУ, он продолжал отказываться, повторяя, что, несмотря на серьезность своей ошибки, он не пойдет на предательство.
— Работа на вас будет равносильна подписанию себе смертного приговора, — сказал он. — Если я соглашусь работать на КГБ, ЦРУ узнает об этом через несколько дней.
Беседа с американцем продолжалась несколько часов. Когда он наконец поднялся и стал уходить, я пожелал ему и его семье всего хорошего.
О моем подходе к нему «Марс» поставил в известность свое руководство в ЦРУ. К счастью для меня, я сумел вернуться в Москву без осложнений. Но все это время я оставался заинтригован произнесенной им фразой: ЦРУ узнает о моей вербовочной попытке через
Несмотря на неудачу с «Марсом», в главке положительно оценили мою командировку в Бонн. Установка необнаруженной техники подслушивания в конспиративной квартире ЦРУ в Бейруте продемонстрировала американцам наши возможности. Теперь они должны были ломать голову, как долго эта техника там находилась, кто из их агентов был раскрыт и сколько разведывательных операций ЦРУ нам удалось нейтрализовать.