В поисках древних кладов

Он разжал руки, но воспоминание о его ладонях продолжало щекотать кожу девушки, как крылья бабочки. Сент-Джон требовательно подергал застежки ее брюк. Робин закрыла глаза и запретила себе думать о том, что сейчас произойдет. Она понимала, что ничего не в силах поделать, и тихо плакала, испытывая странный мученический восторг.

Ее плач задел в нем какую-то глубоко скрытую струну, туманные желтые глаза на мгновение прояснились, хищное выражение на лице сменилось нерешительностью. Он вгляделся в распростертое под ним белое тело, и в глазах мелькнул ужас.

— Прикройся! — грубо сказал Манго Сент-Джон, и на нее холодной лавиной обрушилось ощущение утраты, а следом нахлынули жгучий стыд и чувство вины.

Робин с трудом поднялась на колени, прижимая к телу остатки одежды. Внезапно ее затрясло, словно от холода.

— Нечего было драться, — проговорил он. Сент-Джон пытался овладеть собой, но голос у него дрожал не меньше, чем у нее.

— Я вас ненавижу, — безрассудно прошептала Робин и вдруг поняла, что это правда. Она ненавидела его за те чувства, которые он в ней возбудил, за наступившую следом боль и вину, за горечь и утрату.

— Надо было тебя убить, — пробормотал капитан, не глядя на нее. — Напрасно я не позволил этого Типпу.

Угроза ее не испугала. Робин, как могла, привела в порядок одежду, но до сих пор стояла перед ним на коленях.

— Уходи! — Он почти кричал. — Иди к себе в каюту.

Девушка медленно поднялась, на мгновение замешкалась и повернулась к трапу.

— Доктор Баллантайн! — окликнул он, и Робин оглянулась. Сент-Джон поднялся и встал у двери в лазарет, держа в одной руке ключи, в другой — наручники и цепь. — Не стоит рассказывать брату о том, что вы здесь нашли. — Капитан овладел собой, его голос звучал тихо и холодно. — С ним я не стану церемониться. Через четыре дня мы прибудем в Кейптаун, — продолжал он. — После этого можете делать все, что хотите. А до тех пор больше не злите меня. Хватит того, что я один раз вас отпустил.

Она с безмолвной яростью пожирала его глазами, чувствуя себя жалкой и беспомощной.

— Спокойной ночи, доктор Баллантайн.

* * *

Едва Робин успела спрятать брюки и рваную рубашку на дно сундука, растереть синяки бальзамом, натянуть ночную сорочку и нырнуть под одеяло на узкую койку, как в дверь каюты постучали.

— Кто там? — хрипловато откликнулась она, еще не вполне оправившись после ночных приключений.

— Это я, сестренка, — раздался голос Зуги. — Кто-то раскроил череп Типпу. Кровью залило всю палубу. Не могла бы ты прийти?

На мгновение Робин вспыхнула первобытным торжеством. Она попыталась подавить это чувство, но это ей не вполне удалось.

— Иду.

В кают-компании сидели трое — Зуга, второй помощник и Типпу. Манго Сент-Джона не было. Типпу, обнаженный, если не считать набедренной повязки, с бесстрастным видом восседал под масляной лампой, на шее и плечах ручьями запеклась темная густая кровь.

Второй помощник прижимал к его черепу клок грязной ваты. Когда Робин убрала его, кровь из раны снова заструилась.

— Бренди, — потребовала она.

Доктор ополоснула руки и инструмент — Робин верила в учение Дженнера и Листера — и только потом погрузила в рану кончик пинцета. Она пережала и скрутила сосуды. Типпу не шелохнулся, не изменился в лице, а ею все еще владело языческое буйство, не признающее клятвы Гиппократа.

— Нужно промыть раны, — сказала она и быстро, пока проснувшееся сознание не успело ее остановить, плеснула в рану крепкого бренди и промокнула.

Типпу сидел неподвижно, как резной божок в индуистском храме, словно и не чувствовал, как спиртное обжигает незащищенные ткани.

Робин перетянула сосуды шелковой ниткой, выпустив конец из раны наружу, а потом сшила ее края аккуратными ровными швами и туго их стянула. С каждым стежком на гладком лысом черепе вздувался острый бугорок.

— Я вытяну нитку, когда сосуды омертвеют, — сказала она Типпу. — Швы можно снимать через неделю.

Робин решила не тратить на него лауданум. Этот человек, видимо, нечувствителен к боли, а ею до сих пор владела безграничная злость.

Помощник поднял шарообразную голову.

— Ты хороший доктор, — торжественно заявил он, и она получила урок, который запомнила на всю жизнь: чем сильнее слабительное, чем горше и отвратительнее на вкус лекарство, чем радикальнее операция, тем более сильное впечатление производит на африканского пациента мастерство хирурга.

— Да, — мрачно кивнул Типпу, — ты чертовски хороший доктор. — Он раскрыл ладонь. На огромной лапище лежал скальпель, который Робин оставила в трюме «Гурона». Не произнеся ни слова, он вложил его в обмякшую руку девушки и с жутковатым проворством выскользнул из кают-компании, а она осталась стоять, глядя ему вслед.

«Гурон» мчался на юг, беззаботно разрезая форштевнем волны Южной Атлантики. Они пенились у бортов и исчезали за кормой, прорезанные длинным гладким кильватером.