В поисках героя. Часть вторая

- Пожалуйста, - согласился Данзас. - Если я скажу, что это не я, у тебя нет основания мне верить, наоборот, у тебя есть все основания мне не верить. Значит, я должен хоть как-то, хотя бы косвенно, доказать, что это не я. Главное доказательство - это мое алиби. Но какое я сейчас могу представить тебе алиби, если я даже не знаю, когда это убийство было совершено? Кроме того - мотив. Я могу сказать тебе, что мотива у меня не было никакого. Так какого же ты ждешь от меня ответа? - развел Данзас руками.

Дьяков, судя по всему, не хотел возражать Генриху, потому что все, что Данзас сказал, было очевидно и лежало на поверхности, но и соглашаться не хотел с Генрихом тоже, потому что, согласившись, он тем самым признал бы, что достаточно глуп и далеко не профессионален. Он взял сигарету и тоже закурил. Затянулся вкусно и глубоко и сказал, глядя на стол перед собой:

-- Мне очень жаль, что ты не сказал прямо, как офицер офицеру, ты это или нет, очень жаль. Если бы ты ответил просто - ты это или нет, мы с тобой разговаривали бы на равных, неважно, ты это или нет. В любом из двух случаев мы бы разговаривали на равных. А сейчас ты вынуждаешь меня разговаривать с тобой не совсем корректно и, более того, совсем не любезно и далеко не на равных. Понимаешь?

Подполковник поднял на Генриха глаза, посмотрел в упор, не моргая, не отрываясь, равнодушно и полусонно. Грамотно изложил. Отыгрался. Генрих не ожидал. А он умнее, чем мне показалось. Хорошо. Посмотрим, что будет дальше.

-- Как офицер офицеру я тебе скажу, - начал Генрих.

-- Уже поздно, - прервал его Дьяков, брезгливо поморщившись, - не надо...

- Как офицер офицеру, - тем не менее упорно продолжил Генрих, - я тебе скажу, просто и прямо, как ты хотел. Я знаю того, кто убил этого журналюгу, знаю... Ты веришь мне?

Настороженность появилась в глазах Дьякова. А равнодушие улетучилось, как и не было его. И сонливость пропала. Данзас смотрел на Дьякова и закатывался от смеха - внутри, конечно, внутри. Внешне же Генрих был серьезен, и даже печален, он играл мастерски!...

- И я знаю, кто это, - Генрих встал со стула и посмотрел идиотским расфокусированным взглядом поверх глаз Дьякова на верхнюю часть его лба. Такой взгляд производит яркое впечатление на любого, на дурака или крутого, в первые секунды во всяком случае, и добавил с напором, чуть наклонившись вперед: - И ты знаешь, кто это! Мы с тобой оба знаем, кто это!... Ну? Скажешь сам? Или уступишь это право мне? Уступишь, да? Я вижу, ты уступаешь?... Это был ты! - крикнул Генрих и вытянул в сторону Дьякова скованные никелированным металлом свои горячие руки, вздрагивающие. - Это ты убил этого журналиста! - Генрих задыхался от негодования. - Ты задушил его. Потом трахнул его, уже неживого. Потом, опьянев от власти и от насилия, ты откусил ему нос, выколол глаза, отрезал член и съел его, пожелав себе приятного аппетита!

- Заткнись! Дурак! - истерично заорал Дьяков и грохнул круглым, размером с гандбольный мяч кулаком по столу.

-- Не ори! - рявкнул Генрих . -- Убийца!

- Мать твою! - не унимался Дьяков. - Мать твою! - и загрохотал кулаками по столу. - Убью на х...! Убью, сука!

Бероев опять вмазал Генриху. В лоб теперь. И Генрих опять упал. И упав, лежал, не двигался и даже не дышал, и для большей убедительности рот открыл, и для еще большей убедительности расслабился привычно так, чтобы на большую половую тряпку, валяющуюся на полу, быть похожим.

- Эй! - Бероев пхнул Генриха ногой. - Эй!, - и еще раз пхнул.

- Не хватало еще угрохать его, - устало заметил Дьяков.

- Да не мог я, - удивился Бероев, - я тихо, - и опять пхнул Данзаса. - Давай, давай, гнида, возвращайся.

- Твою мать, - простонал Дьяков. - Как есть угрохал.

Он поднялся со стула, - Генрих услышал - и по-слоновьи протопал к неподвижному телу Данзаса, присел на корточки, пыхтя, раздвинул ему веки мягкими горячими пальцами, но ни черта там не увидел. Данзас закатил глаза, имитируя критическое состояние.

−Врача? - плохо скрывая испуг, спросил Бероев.

−Да, - выцедил Дьяков.

Генрих отключился в полусон-полузабытье и пришел в себя, может быть, часа через два-три. В камере уже горела лампочка, убранная под потолком в решетку. Данзас лежал на нарах, других заключенных в камере не было.

Когда наконец он снова открыл глаза, на него смотрел какой-то мужчина и осторожно теребил его за плечо.

- Здравствуйте...

Данзас с трудом приподнялся на локте, чтобы лучше разглядеть человека, - но боль в голове и, главное, в груди сильно мешала ему в этом. Данзас застонал.

- Лежите, не вставайте. Это здесь вас так отделали?

Генрих едва заметно кивнул. Он оценивающе посмотрел на собеседника, сидевшего напротив - это был голубоглазый мужчина средних лет в очках, в гражданском костюме, на коленях он держал дипломат.

- Н-да... − протянул мужчина. Значит, вы - Генрих Данзас? Бывший майор ВДВ? А к нам-то зачем?

Генрих молчал. Просто молчал и все. Демонстративно.

- Ну? Что же вы молчите?

То, что он говорил 'вы', один на один, говорило само за себя. Значит,что-то от Генриха хотят, и Генрих начал уже догадываться, что.