В поисках героя. Часть вторая

Превозмогая боль, Генрих увидел еще, что лицом тот больше похож на южноевропейца, или серба, или скорее какого-нибудь представителя кавказских национальностей, но никак не не целиком, не полностью, это было очевидно. Потому что при всех присущих южанам признаках, тем не менее, заметная примесь европейской крови в нем была, на свету это было очевидно. Европейскую, точнее прибалтийскую примесь можно было определить по узкому овалу лица, по достаточно твердому островатому подбородку и по европейскому разрезу глаз и еще по гусарским тонким усикам, которые несколько контрастировали с гладко, почти до синевы выбритыми щеками. Был он высокий, хотя пониже Данзаса, худой, спортивный, иссиня-черные волосы носил коротким ежиком. Вот таким был тот, по виду которого Данзас определил, что он - профессионал, а не человек, работавший за зарплату. Не оборачиваясь, брюнет махнул кому-то у себя за спиной, тому, кто не участвовал в захвате квартиры. Тот не спеша подошел. И когда он подошел и встал рядом с этим брюнетом, Генрих увидел незакомого человека в гражданской одежде. Тот почему-то злобно и не скрывая своей агрессии посмотрел на кое-как усевшегося на ковре Данзаса, сверху вниз и сказал тихо:

- Это он. Да, он.

- Хорошо, - без эмоций отреагировал профессионал с ежиком волос и подошел к Генриху.

- Не страшно? - спросил кавказец.

- Нет, - ответил Генрих, усмехнувшись.

Хотя страшно-то ему было. Конечно, это он врал, что не страшно. Но не говорить же в самом деле этому человеку, совсем незнакомому, что мне страшно, подумал Данзас. Неприлично как-то для десантника.

- А зря, - сказал этот незнакомый человек, - что не страшно.

- А чего бояться-то? - Данзас равнодушно пожал плечами. - Смерти? Тюрьмы? Мук совести? Так я уже умирал однажды. Это не страшно. А к тюрьме привыкаешь, как и ко всему прочему на этом свете. Я знаю. А что касается совести, так ею мучаются, как правило, те, кто не умеет отвечать за свой поступки, за свои мысли, может быть, даже. Перед самим собой прежде всего отвечать, перед самим собой. А я к числу таких не отношусь. Я умею отвечать за то, что сделал, - сказал Генрих и засмеялся для всех неожиданно, свободно засмеялся и даже очень натурально весело.

Генрих очень себе понравился в тот момент, очень. Смеясь, оглядел серьезных ребят вокруг себя и спросил, все еще смеясь, обращаясь к ним ко всем сразу:

- Я не слишком высоко выразился? Не слишком пафосно? Я могу иногда. Я умею.

Но ребята опять отмолчались, опять, служба, видно, у них такая молчаливая, да и может хорошо, впрочем, что отмолчались. А то гляди, заржали бы все разом, а может быть и нет. А как их угомонишь и чем, когда руки-то в наручниках? Фирменных, причем, наручниках, немецких. Генрих сразу обратил на это внимание, как только очнулся. На это у них деньги есть. Человек с кавказской внешностью посмотрел на Данзаса с нескрываемым интересом и сказал затем, смотря глаза в глаза:

- С тобой будет сложно.

- Конечно, - не торопясь, покрутил Генрих головой. - будем вместе искать ответы на все ваши вопросы.

Но, конечно, он знал - чудес на свете не бывает и дело его дохлое...

- Ты что, действительно, не догадываешься, почему мы тебя задержали? - продолжал кавказец.

- В какой-то степени, - покачал головой Генрих. - Но раз задерживали не сами, а с помощью спецбригады, то выходит, что считаете меня опасным. А почему так считаете, не знаю и не догадываюсь.

Сказал он так и вспомнил тут же, что в квартире, на антресолях, отдыхает оружие, отобранное у патрульных. А пистолеты - вообще в ящике письменного стола. Если у незваных гостей есть постановление на обыск, и они найдут стволы, то ко всему прочему добавят хранение огнестрельного оружия.

Да, дело дохлое...

Полукровка, этот элегантный брюнет, ничего не ответил на слова Данзаса. Молчал, так же как и его люди. Только менее серьезным казался, чем его люди, и более легким, более свободным, более умным и во всяком случае более ироничным, чем его люди, - ленивая усмешка слонялась по его губам, и тихая улыбка плавала в его глазах. И тем не менее он промолчал и ничего не ответил, и после того, как ничего не ответил, махнул рукой своим ребятам, не глядя совсем на своих ребят и зная, конечно, что они смотрят на него, и, сунув руки в карманы модных брюк, отступил на пару шагов назад.

И вот когда он уже полностью облокатился на письменный стол своими подкачанными ягодицами, он все-таки решил, что настало время, что-то сказать.

- Ты пойдешь с нами.

Генрих взглянул на него и улыбки в его глазах Данзас теперь уже не видел. В глазах у красавца иное что-то теперь плавало - не улыбка - взгляд победителя.

Генриху стало жутковато.

И именно поэтому он сказал ему именно в тот момент, когда кавказец на него смотрел, не позволил ему продолжать, сказал, тоже переходя на 'ты'.

- Подожди, не спеши, ты кое-что забыл, - Данзас поднялся на ноги. - Ты не представился и не объяснил мне, почему ты меня задержал, и тем самым, как ты понимаешь, нарушил закон.