В поисках Неведомого Бога. Мережковский –мыслитель

НРС Мережковского в 1920-е годы и приняло форму подобной «перворелигии человечества». Русский мыслитель провозгласил (провозгласил с савонароловским пафосом), что именно «боги Атлантиды» (дохристианское язычество) укажут человечеству путь спасения в виду апокалипсической катастрофы, грядущей войны, – укажут «путь к Неизвестному»[350]. Словно возражая Бердяеву, который отождествлял новую христианскую мистику с творчеством, уподобляющим человека торжествующему Христу Апокалипсиса, Мережковскийпишет: «Прямо, гордо, высоко подняв голову, нельзя сейчас подойти к Христу; можно только согнувшись, на коленях, ползком, пролезая сквозь узкую <…> щель, ведущую к сердцу земли, сердцу морей, где погребена Атлантида <…>»[351]. Боги мистерий – эти «пророческие тени» – единственные могут помочь нам узнать Христа, кто «стоит, всё ещё не узнанный»[352]. И вот простенькая философия

тени и тела – с её помощью Мережковский хочет живописать образ апокалипсического Богочеловека: «По облику черной, на белой стене движущейся тени можно узнать не только самого человека, но и то. что он делает; так мы узнаём по символам древних таинств не только самого Христа [!], но и то, что Он делает»[353]. Попросту говоря, Мережковский хочет присвоить Христу предания некие свойства языческих богов. Налицо призыв к новой евангельской экзегезе: в привычных евангельских текстах отыскиваются знакомые язычеству образы и концепты (зерно Елевзиний у Иоанна, казнь через распятие – оно же растерзание титанами Диониса и проч.) и их древнее значение универсализируется, так что мистериальная стихия подчиняет себе традиционные толкования. Объязычивающая, паганизирующая священные тексты герменевтика: такой предстает поздняя версия НРС, преследующая всё ту же, что и в 1900-е годы, цель – соединение в новом воззрении христианства с язычеством.

Основы «перворелигии человечества»

Воскресение плоти. Когда в «книге о древних таинствах»[354]

равно как и в предваряющем ее труде «Тайна Трёх» бесконечно варьируется тезис о том, что «главная общая мысль европо-афро-азийского Востока и американского Запада – воскресение плоти»[355], то может создаться впечатление полной традиционности воззрения Мережковского: не воскресение ли Христа во плоти ежегодно празднует на Пасху христианский мир? Но так понимать НРС означает в корне заблуждаться:

воскресение церковное и воскресение же по Мережковскому – представления принципиально различные. Двадцативековое христианство, полагал этот новый экзегет, отрицало воскресение: «Над ним надо всем – знамение крестное, смертное, но не воскресное»[356]. И если телесное воскресение – это чаяние перворелигии человечества, а также девиз грядущего Иисуса Неизвестного,

если наше спасение неотделимо от данной идеи, то нам надлежит учиться не у христианского предания, но у древнего Египта, осуществлять, подобно Святому семейству, «бегство в Египет»[357].

Но какую же ошибку, в глазах Мережковского, совершили первые учители Церкви, в чем ложность избранного ими пути? Подобно прочим протестантам (напомню, что Мережковский – протестантский сектант), упрекающим Церковь в эллинизации Нового Завета (А. Гарнак), русский реформатор утверждал, что церковное воззрение подменило библейское воскресение плоти «никому, в сущности, не нужным бессмертием души, потому что нужен весь человек, с душой и телом, – личность»[358]. В этих словах слышна интонация капризного ребенка, принимающего лишь то в бытии, что нужно несмышленому ему. Между тем Церковь мудро согласилась с идеей душевного бессмертия по Платону (см. диалоги «Федр», «Федон»), соединив ее с фарисейской верой в общее телесное воскресение после Суда: конкретный человек экзистенциально заинтересован в продолжении своей собственной жизни после кончины, – ведь сроки мирового конца – плод одних баснословных фантазий. Перед лицом смертного небытия зацепкой является надежда на сохранение хотя бы вечного элемента души! Как мы увидим позднее, теоретическое лукавство – я дескать ориентируюсь на верящего в телесное воскресение апостола Павла, а не на Платона, – Мережковскому нужно для того, чтобы, отвергнув аскетический церковный путь спасения души, предложить для НРС абсолютно языческий путь сексуальной мистики, практикуемый как раз мистериями древности.