В поисках смысла

В конце тридцатых годов житель большого села, один из шестерых детей большой семьи, молодой человек – заводила, весельчак – начиная взрослую жизнь, стал студентом Воронежского сельскохозяйственного института. Как – то в очередной раз он должен был отправиться в город – с ним была девушка, младшая сестра.

Брат и сестра – Иван и Зина.

С небольшой станции Народная уже тронулся, уходит поезд местного значения. Состав коротенький, с маленькими вагонами – этакий народный поезд (такие поезда сохранились во многих провинциях ещё с дореволюционных времён). Вагончики переполнены донельзя. Уже на ходу студенту удалось кое – как втиснуть свою сестру на площадку, а сам, держась за поручни, вспрыгнул на ступеньку и прилагает усилия проникнуть в тамбур. Стоявшая с краю проводница кричит ему с возмущением: «Ну куда же ты прёшь, господи!» И получает ответ: «Да что ты, милая! Я разве на него похож?»

Хохочет народ в тамбуре. И проводница хохочет, тает, даёт ему дорогу. В забавной истории (о ней слышал я от тёти Зины – она любила об этом рассказывать) ярко проявился весёлый нрав выходца из крестьянской семьи, которого обожали и родные, и друзья – сельчане (один из них, Марчуков – музыкант – самородок, самоучкой освоивший игру не только на гармошке и гитаре, но и покоривший имевшееся в сельском клубе фортепьяно: он мог наиграть на нём фрагменты из «Лунной сонаты» Бетховена; другой, Троепольский, спустя годы, стал известным писателем). Но вспомнил здесь я тот короткий эпизод с одной целью: прояснить, какое сильное впечатление такой человек мог произвести на ребёнка.

Таким тогда был, ещё до женитьбы, мой отец, короткое общение с которым чуть позже, уже перед самой войной, неизгладимо отложилось в моей памяти.

Как – то в то последнее мирное лето, прихватив меня с собой, он возвращался домой из города. Со станции шёл пешком. И шесть километров до дому нёс меня, трёхлетнего, на плечах – и всё это время у нас с ним шёл разговор. Не вспомнить мне ни содержания, ни самого предмета той беседы, но – как я понимаю сейчас – велась она со мной на равных. И на всю жизнь мою так и осталось от неё удивительное ощущение: мне тогда было очень весело слушать, что он говорит, отвечать ему и глядеть на мир божий не понизу, а с высоты его роста.

Не думаю, что это мелочь. В обыденности иногда закладываются в нас важные вещи, о которых мы не подозреваем. Вот так, можно сказать, на крепких плечах отца я и въехал уже после войны во взрослую жизнь. Но тогда это была наша последняя встреча – судьба развела нас: меня впереди ждали нелёгкие пути эвакуации.

Всенародная беда – война – принесла несчастья многим и многим. Для нас она совпала с разрушением создавшейся накануне молодой семьи. Всевозможной неразберихи хватало. Моя мать, медработник, проходившая службу в воинской части в Воронеже, отбыла со своей частью в действующую армию, и ей предстояло пережить окружение под Вязьмой.

Военфельдшер 2-го ранга, лейтенант по позднейшей аттестации, Паша Киселёва (июнь 1941)

Отец – уже опытный агроном – профессионал – был мобилизован обеспечивать необходимые для армии поставки. Стечение обстоятельств привело к тому, что в городе, к которому неудержимо приближался враг, я остался без родителей. Но фактически у меня оказалось теперь две матери.

Кому – то помогает переносить невзгоды жизни вера в то, что у него есть свой небесный ангел – хранитель. В моём несмышлёном детстве ангел был у меня земной в образе младшей сестры моей родной матери. Двадцатилетняя девушка без всякого опыта общения с малыми детьми – да к тому же не имевшая никаких формальных прав на чужого ребёнка – самоотверженно хранила его от всех бед военного лихолетья, пока это было в её власти (случилось так, что во время эвакуации её призвали в армию, вследствие чего я оказался в детском доме в Чимкенте). Во всю жизнь не забыть мне, что эти нелёгкие два года – от трёх до пяти моих лет, пока мне повезло быть рядом с ней – были наполнены поистине материнским теплом и светом любви, чего я лишился, очутившись среди сирот, собранных в одном месте. И если бы её после ранения и госпиталя не комиссовали вчистую (подлечившись, она тут же села на поезд, чтобы приехать в Чимкент и забрать меня) – никогда уже мне было бы не суждено вернуться в Россию к своим – в совхоз, директором которого в это время был мой отец.

С мамой Аней (Воронеж, сентябрь 1941)

Тут следует сделать необходимое отступление – некий экскурс во вторую половину ХVΙΙΙ – го века, когда огромное пространство в чернозёмной полосе России принадлежало графу Орлову – Чесменскому и получило позже характерное название Графская степь. Страстный любитель и ценитель лошадей, он во многих местах губернии построил конезаводы и, для выведения новых пород скакунов, выписывал их из Британии, а арабских лошадей привёз даже из туретчины после победы над османами.

Время шло, не стало графа, впоследствии менялись владельцы земель, но – уже при новых хозяевах – коневодство продолжалось, сохранилось оно и после революции.