В поисках смысла

Но тогда, полвека назад, душила его унылая советская серость и мелочность, хотелось чистоты смыслов, жертвенной борьбой за счастье людей. И всё это можно было найти на той единственной Гражданской, где одна из сторон была во всем заведомо права. Так казалось тогда… а уже в наши дни довелось мне услышать такую оценку: конечно же, молодой Окуджава хотел воевать за белых! Комиссары-то склонятся над ним, не снимая шлемов — значит, они на другой стороне! Но это уж надо совсем быть незнакомым с его песнями и с духом шестидесятых, чтобы так рассуждать.

Но надо признать: еще в советские времена, в семидесятые, в белых перестали видеть исключительно врагов. Заговорили о «трагическом непонимании», и вот сначала с киноэкрана пел пронзительную песню «Русское поле» белый офицер-эмигрант, а затем, уже в восьмидесятые, пели по студенческим компаниям про поручика Голицына и особо не скрывались. Состоялось если не полное примирение, то по крайней мере серьезная переоценка: в Гражданской перестали видеть борьбу сил света с силами тьмы и восприняли ее как национальную трагедию, как бойню, в которой погибли лучшие. И в других песнях Окуджавы звучит эта светлая память о мальчиках, ушедших умирать во имя Родины и чести. Он сам склонил голову в память о них.

Сегодня «единственная Гражданская» отчего-то снова вытаскивается из риторических запасников и пускается в ход. Только теперь на белом коне — белые. Снова на дворе унылая серость, хочется драйва и экшена? Или чистоты смыслов? Борьбы за христианские ценности, желательно с оружием в руках?

Только к христианству это имеет мало отношения. Да и к реальной истории тоже. Некогда монархист и убежденный противник всего красного Василий Шульгин сказал: «Белое движение было начато почти что святыми, а кончили его почти что разбойники». Может быть, это слишком резкая оценка… Но в самом деле, с чего началось это движение? С Ледового похода, когда горстка офицеров, студентов и гимназистов отказалась признать власть большевиков и почти без оружия и снабжения ушла в заснеженную степь. Ушла не за победой, невозможной по всем правилам военного искусства, а за достойной смертью в борьбе за правое дело… и победила!

Генерал Деникин впоследствии описывал это так: «Пока есть жизнь, пока есть силы, не все потеряно. Увидят светоч, слабо мерцающий, услышат голос, зовущий к борьбе — те, кто пока ещё не проснулись… Не стоит подходить с холодной аргументацией политики и стратегии к тому явлению, в котором всё — в области духа и творимого подвига». А потом из области духа и подвига всё вернулось к расчетам и выгодам. Лучшие погибли, слишком много стало вороватых интендантов и тех, кто желал не Отечеству послужить, а вернуть отеческое имение да перевешать коммунистов на столбах. И такая армия проиграла Гражданскую.

Характерно, что в начальный период войны в Добровольческой армии не принято было награждать за подвиги Георгиевскими крестами. Ведь эта награда не просто свидетельствовала о подвиге на поле боя (за выслугу лет или к юбилею таких крестов не давали!). Крест оставался крестом, символом жертвенного служения, готовности отдать жизнь ради защиты ближних. Можно ли было его давать за убийство своих сограждан, пусть даже вынужденное и оправданное? Вот и не давали… сначала.

И как странно, как горько было видеть уже в недавние времена, после падения Советской власти, на улицах пузатых дяденек в опереточных каких-то обмундированиях, то казачьих, то белогвардейских, с богатой коллекцией крестов на груди у каждого… Какую они взяли неприятельскую батарею, какую крепость удержали перед многократно превосходящим противником? Или, точнее, на каком банкете выхлопотали себе этот «орден»? Что некогда было свидетельством исключительной храбрости и символом жертвенности, стало простой бижутерией. Такое, к сожалению, может происходить и со словами…

Другое важное историческое свидетельство о Гражданской — позиция Св. Патриарха Тихона, который не стеснялся высказывать открыто всё, что думает о большевиках, предавал их анафеме — но Белого движения не поддержал, своего благословения, пусть даже тайного, ему не преподал. Думаю, он тоже видел в этой войне колоссальную трагедию народного раскола, и прекрасно понимал, что на стороне белых, пока они одерживают победы, будет слишком много желающих отомстить, и что сдержать эту месть никто будет не в силах. Если такое и будет происходить, то никто, по крайней мере, не сможет прикрыться церковным благословением. Христос в такие моменты не идет, как в поэме Блока, ни перед красным, ни перед белым патрулем, Он всегда стоит у расстрельной стенки.