В прошедшем времени

Светало на глазах. По тряской дороге нас повезли в сторону колхозного поля. В кустах еще лежали клочья тумана, тянуло холодом и влажной землей. И что им всем не спится этим чудным прохладным летним утром? Я вдруг сообразил, что впопыхах не захватил стетоскопа…

– Мужика трактор переехал, − вдруг спокойно сообщил мне Кузьмич. − В поле уснул, в борозде. А сменщик пришел, трактор завел, да и проехал по нему. Ноги, говорят, переломал.

Я икнул и перестал дышать на время, но потом вспомнил, что надо, и снова начал. Пусть это будет сон, подумал я. Второй кошмар за ночь. Надо будет завтра взять в больнице Михеевской микстуры.

Вот сейчас, сейчас я проснусь в своей кровати… На повороте хорошенько тряхнуло, и я с тоской понял, что это все наяву.

– Носилки мы взяли, − продолжал Кузьмич. – И сумка у меня с собой, я ее сам собирал на такой случай. Там все, что нужно – и перевязочный, и жгуты, и противостолбнячная со шприцами.

– И часто у вас тут такое? – осипшим голосом спросил я.

– Бывало… − коротко ответил Кузьмич.

Они оба были так спокойны, что мне даже стало стыдно – развел панику, а еще доктор. Что я, в самом деле, – травм не видел? Как-нибудь разберусь…

Лишь потом, гораздо позже я понял, что их спокойствие и хладнокровие объяснялось не только деревенским опытом. Я периодически забывал, в каком я году, и иногда не замечал очевидного. Обоим было, по-моему, за пятьдесят, а здесь это означало, что они, вероятнее всего, воевали.

Тем временем дорога кончилась. Мы остановились у самого поля, метрах в пятидесяти виднелся трактор.

– Дальше не проедем, − сказал мужик на козлах и соскочил на землю. Кузьмич подал ему носилки, затем быстро и аккуратно выбрался из телеги.

И тут мне в голову вдруг шарахнул адреналин, и я понял, что надо спешить. Я занес ногу над бортом телеги и оттолкнулся другой, чтобы, как в боевиках, лихо выпрыгнуть прямо в гущу событий… К несчастью, именно в этот момент лошадь решила переступить, телега покачнулась, и я рухнул наземь на четвереньки у самого колеса. Мужики кинулись ко мне, но я уже вскочил на ноги и дал им понять, что я в порядке. Мы схватили носилки и сумку и ринулись через поле к месту происшествия.

Я ни черта не был в порядке на самом деле, при падении я здорово расшиб себе колено, и оно ныло и стреляло при каждом шаге, но все это сразу перестало иметь значение, как только я увидел пострадавшего.       Он так и остался лежать в борозде, среди окровавленных комьев глины и торчащих корней. Поперек тянулся след трактора. Кости голеней, судя по всему, превратились в осколки, штаны и траншея были залиты кровью. Сам мужик был бледен как смерть, на вопросы отвечал вяло и заторможенно, а рядом с ним сидел его злосчастный сменщик и непрерывно курил одну самокрутку за другой. Руки у него тряслись, в бледности он не слишком уступал нашему пациенту.

Мы опустились на землю. Кузьмич раскрыл свою сумку, расстелил на земле лист крафт-бумаги и ловко начал раскладывать все необходимое для первой помощи – ножницы, перевязочный материал. Я же должен был осмотреть пострадавшего, оценить тяжесть состояния и характер травмы.

Пока я ощупывал конечности – осторожно, поверх штанин, − лицо нашего пациента будто бы стало еще бледнее, кожа лба сделалась совсем влажной, и, что хуже всего, он совсем перестал реагировать на наши манипуляции. Первое время хоть стонал.

Пока я соображал, что мне это все напоминает, Кузьмич прокашлялся, покачал головой и произнес:

– Морфий-то я прихватил. Делать?

Я растерянно кивнул. К своему стыду, я не умел дозировать морфий, хотя именно это мне и стоило посмотреть в справочнике первым делом. Противошоковую аптечку во все времена следует знать наизусть!

Впрочем, я вообще никогда в своей жизни не принимал, не назначал и не вводил наркотиков. В мое время за этим жестко следила служба по контролю оборота наркотических средств, и ни на какой практике нам просто не могли доверить такого. Все случаи назначения и введения сильнодействующих и наркотических средств тщательно контролировались и заносились в специальные документы. А здесь, судя по всему, никаких особенных ограничений в этом отношении не было и наркомании как таковой ‒ тоже.

Кузьмич тем временем выудил небольшой стеклянный шприц из коричневой крафт-бумаги (похоже, он распотрошил стерильную укладку), сломал ампулу, набрал препарат и начал вводить подкожно. Я никогда не видел, чтобы подкожно вводили что-либо, кроме инсулина и туберкулина во время постановки реакции Манту, и не ждал быстрого эффекта, однако мужик вскоре как-то «посветлел лицом», хотя заторможенность до конца и не прошла.

Я выдохнул. Вдвоем с Кузьмичом мы разрезали штанины, наложили жгуты, выполнили иммобилизацию подручными средствами, аккуратно переложили мужика на носилки (работать в борозде было совершенно невозможно) и принялись за первичную хирургическую обработку: смазывали края ран йодом, аккуратно сводили и перебинтовывали.

Все это происходило довольно быстро, но в абсолютной тишине. Сменщик рвался было помогать, но мы его не пустили, слишком он был перепуган.