В рабстве у бога

К рассвету буря утихла. Утро выдалось ясное, густо пахло влагой. Зализав раны, к восходу солнца я добрался до избы Петряя. Дед, пьяный в стельку, валялся в холодной бане на полке. Даже огня в печке не развел. Степановну, как после объяснила Василь Васильевичу соседка, нечистая сила унесла в Калязин… Я коротко, по-волчьи выругался, побрел к заветному месту, где под вековым мшистым валуном хранилась моя одежда и чудесный пояс, накинув который я опять мог стать человеком. Пора бы! Шкура нестерпимо чесалась.

Приблизился, прохрипел заветные слова — валун шелохнулся, съехал набок. Я заглянул в яму, где хранил кованый сундук. Достал его, откинул крышку. Внутри было пусто. Ни одежды, ни пояса…

Я взвыл от отчаяния, бешеным лаем ответили мне псы на деревне.

— Что с тобой, родимый? — приближаясь ко мне, поинтересовался Василь Васильевич Фавн. Он уже был в резиновых сапогах — в голенища были заправлены штанины походного комбинезона, на плечах брезентовая штормовка с шитой непонятной надписью на спине. На затылке шляпа. Следом шагал Георгий, тоже в человеческом обличьи. В миру он тоже именовался Георгий, фамилия Ерофеев. Он заведовал лабораторией в научно-исследовательском институте, являлся специалистом в области физики твердого тела. Его золотые кудри, во время сражения гривой выбивавшиеся из-под шлема, теперь улеглись, посреди лба образовался краткий намек на пробор. На нем был спортивный костюм, на голове настоящая ковбойская шляпа — подарок жены. Ноги обуты в кроссовки, тоже натуральные, без азиатского подмеса. Ерофеев глухо матерился, недобрым словом поминая заслуженного алкаша, напившегося до чертиков и не сумевшего растопить баню. Заметив, что я ещё не сбросил шкуру, он удивленно спросил.

— Серый, что ты?.. Самим придется баню топить.

Я ткнул лапой в раскрытый сундук…

Часа полтора я кувыркался за огородом, опрокидывался на спину, валялся в одолень-траве, росшей тут же, вдоль изгороди — все под дружный хор заклятий и наговоров, которые дружно выпевали мои товарищи. Кидался с разгона в священную Волгу, сожрал не менее десятка чудодейственных кореньев — все было напрасно. Человеческое обличье мне не давалось. Без наборного, украшенного тусклыми мелкими волшебными каменьями пояска, подарка Змея Огненного Волка и Каллиопы, я не в силах был остановить мгновение. Одним прыжком взмахивал на гребень эволюции, на миг обретал человеческое обличье и тут же срывался в пропасть животного мира.

— Только без паники, — без конца повторял Василь Васильевич. — Не важно, что рожа овечья, лишь бы дух был человечий.

— Поди ты, — огрызался я, — философ! Как я домой явлюсь? А в издательство? Как, в конце концов, штаны на лапы натяну?

— Без пояса стабилизация не срабатывает, — деловито заметил Георгий, умявший к тому моменту все наши бутерброды. — Может, к Каллиопе обратиться, — предложил он, — она колдунья не нам чета. Из благородных древних.

Делать было нечего, пришлось звать на помощь Каллиопу. Одна из последних представительниц тех немногочисленных родов, переживших ледниковые периоды, живая память Земли, она явилась на зады подворья Петряя в затрапезном халате, на голове косынка, на ногах домашние тапочки. В обыденном трехмерном мире она пребывала в двух ипостасях. Первая — основная — очень состоятельная жительница Оксфорда, сочинявшая пользовавшиеся популярностью фантастические романы. Что же ей не сочинять, если она была вхожа в разнообразные околосолнечные пространственные измерения и знала столько невероятных историй, каждая из которых при самом скромном литературном даре легко раскручивалась в многотомную сагу. Что касается дара, могу засвидетельствовать — Дороти Уэй обладала ярким, неповторимым талантом повествователя. На месте Дороти почти не сидела, колесила по белу свету, однако большую часть года проводила с младшим, четырехлетним сыном у мужа в подмосковном Снове на правах законной жены и российской гражданки Ерофеевой Вероники Павловны. Старший сын Георгия и Дороти учился в Тринити колледже, средняя дочь — моя любимица — в девичьем пансионе неподалеку от Оксфорда. В трехмерном человеческом мире Каллиопа считала себя исключительно англичанкой, гордилась семьей — предок её Теодор Уэй когда-то промышлял пиратством в Карибском море, пока не получил от королевы Елизаветы, как и его приятель Френсис Дрейк, отпущение грехов и дворянство.

…Прежде всего Каллиопа, мысленным взором исследуя это место, семь раз обошла вокруг валуна и обнажившегося устья ямы. Наконец повернулась к нам и заявила:

— Such a spoil place! Кто-то здорово начудил здесь с помощью деформатора времени. Кто, что — I don't mean!

— Слушай, мадам, давай по-русски, — перебил её Георгий. — Ты нам ещё по-финикийски загни. Говори откровенно, что случилось. Видишь, волчара мается.

— Жора! — повысила голос жена и тут же завороженно примолкла, потом жестом показала, что нам следует собраться в кружок. — Кучкуйтесь, кучкуйтесь, господа. Сейчас будет не до шуток. Зрите во мрак, — и ткнула указательным пальцем в яму.