В рай и обратно

Наш любезный дипломат рассказал несколько любопытных историй. Мы узнали, что обладание въездной визой в страну вовсе не означает свободы передвижения по ней. Виза лишь гарантирует возможность пребывания в местности, обозначенной как цель путешествия. Каждый переезд из одного округа в другой требует особых разрешений, причем выбор средства передвижения также входит в компетенцию властей. Если б даже нам удалось раздобыть пропуск в Багдад, отправиться туда пришлось бы на самолете, что безусловно превышало наши возможности, а для посольства представляло слишком серьезный расход.

Мы начинали кое-что понимать. Не стоило и задавать вопросов. Трудно было не заметить атлетически сложенных штатских с бачками и сигаретами в зубах, бесцельно подпирающих колонны и переводящих скучающие взгляды с одного лица на другое. И тем паче полицейских в мундирах, снующих из угла в угол с неотъемлемыми деревянными дубинками. По мере того как тускнели миражи наших прекрасных проектов, все большую ценность приобретали добытые паном Анджеем печати в наших паспортах.

* * *

Десять дней наше судно стояло в Басре. Топографию города мы изучили по карте; он состоит из трех обособленных частей: портового Маргиля, торгового Ашара и района вилл и пышных резиденций — Басры, — как бы нанизанных на длинную ось, протянувшуюся вдоль реки. Город окаймлен поясом финиковых пальм и изрезан каналами. Древняя Бассора, помнящая еще времена непосредственной близости моря, остается в стороне, на краю пустыни.

Из гостиницы «Шатт-эль-Араб», расположенной неподалеку от аэродрома на окраине Маргиля, пан Анджей повез нас ужинать к себе, в застроенный виллами квартал новой Басры. Главная улица — та самая продольная ось города — оказалась, собственно говоря, шоссе, длинная лента которого то и дело обрывается, вливаясь в засеянные цветами круглые площади. Над асфальтом гибкими дугами склоняются неоновые фонари, проносятся длинные американские автомобили, создавая шумную атмосферу большого города. То тут, то там вдоль шоссе попадаются случайные постройки: то сверкающее стеклом административное здание среди полуразвалившихся хижин из необожженного кирпича, то клетушки деревянных лавчонок, прилепившиеся к ограде бетонированных заводских цехов. Дальше по обеим сторонам шоссе унылая пустошь. Здесь пасутся козы и едва приподнимаются над землей крыши тростниковых, обмазанных глиной хибарок. Кажется, это уже конец города, но через мгновение мостовую обступают открытые плоские дощатые веранды, где под жестяными рекламами кока-колы мужчины в белых одеждах стучат по столам костяшками домино. И снова круглая площадь, двухэтажные дома, начало бульвара над каналом, вывески крохотных гостиниц, врачей, торговых контор, флаги над воротами учреждений.

Я говорил о поистине фантастическом уличном движении в Карачи. Но Карачи — большой город с массой самых разнообразных средств передвижения; там царит полная неразбериха и нелегко соблюдать порядок. Здесь же мы ехали по широкому, разделенному на две дорожки шоссе, проходящему преимущественно по открытой местности и нисколько не перегруженному. Несмотря на это, наши тормоза то и дело визжали, а мы, подчиняясь силе инерции, слетали с сидений. Пан Анджей хохотал и ругался. Из-под колес, как огромная птица, выскакивал неустойчивый велосипедист, шелестя распахнувшейся галабией. Впрочем, чаще всего на одном велосипеде сидело по два или даже по три человека. Мы с ужасом смотрели, как они прямо-таки бросаются под колеса следующей машины, которую в свою очередь страшно заносит на асфальте.

Неожиданностей, однако, следовало опасаться не только со стороны велосипедистов. Невозможно было предугадать, не наскучит ли едущему впереди водителю избранное им направление и не захочется ли ему загородить нам дорогу. И такие намерения появлялись у него преимущественно тогда, когда мы пытались обогнать его машину. В ответ на предупреждающий гудок из окна обгоняемого автомобиля, как правило, высовывалась смуглая кисть руки, большой и безымянный пальцы которой соединялись очень изящным и убедительным движением. Кисть слегка покачивалась. Этот выразительный жест означал: «такика» — «минуточку, куда ты спешишь?». Пан Анджей гудком повторял свое требование, но, когда наконец казалось, что тот уступает и собирается освободить нам дорогу, решение шофера внезапно менялось, и предусмотренный правилами обгон превращался в яростную гонку.

Близость между людьми создается не столько в результате общности языка или обычаев, сколько благодаря способности предвидеть реакции ближнего, угадывать его мысли и чувства. В доме Стшелецких оказалась на редкость благоприятная обстановка. Мы попали в самый разгар подготовки к именинам хозяйки. В квартире было прохладно. Сухой зной, пальмы, удивительный город и непонятные люди — все осталось позади. Собравшиеся — несколько поддерживающих дружеские отношения польских семейств — распределяли между собой обязанности в связи с предстоящим приемом. Решали, кто приготовит бигос[49], кто принесет пластинки, а кто — рюмки. Весело сплетничали.