В расцвете рыцарства. Тайна королевы Елисаветы

– Замолчи! – крикнула она с пылающим взором и подошла вплотную к королю, так что тот вынужден был отшатнуться от разгневанной сестры. – Ты оскорбляешь меня и хочешь, чтобы я видела в тебе брата? Да ведь существуют слова, за которые даже мать может возненавидеть своего первенца, и ты сказал одно из них! Скажи, чем я заслужила такое обращение? Я ждала, что ты заговоришь о моем непослушании, но, несмотря на то, что в последнее время я и потеряла всякую веру в тебя, как в короля и человека, надеялась, что в тебе найдется хоть искра братских чувств.

Это больно задело Генриха, потому что в это время уже начали открыто говорить, что он передал Уолси все государственные дела, а сам проводит время в забавах.

– Да разве бегство в мужском платье, шатание по гостиницам в обществе простого капитана гвардии не оправдывает и не подтверждает моих обвинений? – крикнул он, но тотчас же по искреннему удивлению сестры понял сам свою неправоту.

Одно мгновение в комнате царила глубокая тишина, а затем раздался голос принцессы:

– Конечно, весьма возможно, что необдуманный шаг может стоить мне доброго имени, но я невиновна и не сделала ничего дурного. А если вы мне не верите, то спросите Брендона!

Услышав это, король разразился громким хохотом, который был, разумеется, подхвачен также всеми придворными.

– Смейтесь, сколько хотите, но Брендон не солгал бы даже за твою королевскую корону, брат! – крикнула Мэри. – А много ли среди всей этой челяди, смеющейся лишь потому, что смеется король, найдется таких людей, о которых можно сказать то же самое?

Генрих знал, что Мэри права, и насмешливо посмотрел на придворных.

Между тем принцесса продолжала:

– Я говорю сущую правду. Мое доверие к Брендону было так глубоко, что мне даже и в голову не приходила мысль о позоре. Я знала, что он любит и уважает меня, я доверилась ему и не обманулась в своем доверии! – Затем, опустив глаза, она прибавила: – В одном отношении ты, пожалуй, прав: меня спасла его порядочность, а не моя собственная!

– Послезавтра в Тауэр-хиле мы публично объявим ему свою благодарность за это! – сказал король с присущей ему осторожностью и нежностью чувств, объявляя сестре о предстоящей казни Брендона.

– Как? – крикнула Мэри с выражением несказанного ужаса во взоре. – Чарльза Брендона… вы… его убьют?

– По-видимому, так, – ответил Генрих. – Насколько мне известно, после четвертования и отделения головы от туловища человек редко выживает! Послезавтра мы возьмем тебя с собой в Лондон, и ты сама убедишься в этом!

Мэри пыталась сказать что-то, но долго слова не шли у нее из горла. Наконец она промолвила:

– Вы не посмеете убить его, он невиновен! Выгони всю эту челядь за дверь, и я скажу тебе всё.

Король приказал, чтобы все, за исключением Уолси, Джейн и меня, вышли из комнаты. Тогда Мэри сказала:

– Брат Генрих, этот человек невиновен ни в чем, я одна виновата… виновата в том, что он полюбил меня, виновата, что он хотел убежать со мной. С первого взгляда в моем сердце загорелось такое мощное влечение к Брендону, которое я не могла победить. Брендон честно боролся, старался отрезвить, охладить меня, однако я завлекала его все дальше и дальше. Он любил, но, сознавая отделявшую нас пропасть, отталкивал меня. Однажды он даже прогнал меня. О, теперь я знаю, как дорого стоила ему эта напускная суровость! Но я ничего не могла поделать с собой, и однажды, застав Брендона в читальне, сама бросилась к нему на шею и объяснилась в любви. Когда он был освобожден из Ньюгейта, я опять тайно отправилась к нему и снова, как нищенка подаяния, стала вымаливать его любовь! Он хотел тайно сбежать от меня в Новую Испанию, я же уговорила его взять меня с собой. Мне пришлось долго молить его об этом, пока он не согласился. Но скажи мне, Генрих, найдется ли еще один человек на свете, который смог бы так долго отвергать мою любовь?

– Нет, такого не найдется, клянусь Небом! – воскликнул Уолси, который был очень расположен к Брендону и готов был спасти ему жизнь, лишь бы только Чарльз не мешал его политическим планам.

– Ты вела себя очень глупо, – произнес Генрих, несколько смягченный. – Ты оказала неповиновение своему брату и королю, поставила на карту свое доброе имя и, по всей вероятности, еще вызовешь недоразумение между Францией и Англией. Если Людовик после всего случившегося не пожелает взять тебя в жены, мне придется оружием заставить его сделать это. Но не странно ли, что Брендон мог возыметь на тебя такое влияние? Уолси, здесь, наверное, дело не обошлось без колдовства!

– Да, Ваше Величество, – произнес Уолси. – Здесь дело не обошлось без колдовства и властных чар – чар сверкающих женских глазок, розовых щечек и всего того, что пленяет нас в женщине! Но только сам Брендон стал жертвой этих могущественных чар. Достаточно Вашему Величеству посмотреть на свою сестру, чтобы убедиться, насколько Брендон был бессилен против этого колдовства!

– Ну, конечно, он ничего не мог поделать, – без стеснения повторила Мэри. – Брендон совершенно ни при чем!