В ритме времени. Кинематографический процесс сегодня

свидетельства его неспособности увидеть истинные

перспективы развития общества.

Судя по всему, мода «ретро» первоначально

оформилась в кино и тут же стала предметом массового

потребления, объектом коммерческой эксплуатации, стилем

одежды, имитирующим хмоды 20-х и 30-х годов, способом

оформления интерьера. Популярные журналы и журналы мод

мгновенно отозвались на моду «ретро» и кардинально

изменили свой прежде «модерный» стиль. Могучим орудием

популяризации «ретро» стала музыка: в американских и

европейских варьете, в дискотеках и музыкальных

магазинах, по радио зазвучали чарльстоны и танго, фокстроты

и шлягеры предвоенных лет.

Парадоксально, но «ретро» — это детище именно

современности. Только XX век с его бурной динамикой, до

предела насыщенной событиями, быстрой сменой культурных

и общественных форм, «акселерацией» перемен, когда

вчерашний день уже кажется далеким прошлым, мог привести

к гигантскому распространению этой моды.

Интенсификация, ускорение темпов общественной жизни приводит к то-

32

му, что современный человек успевает «пережить» гораздо

больше, чем его предки, недавно пережитое очень скоро

становится для него далеким прошлым.

Говоря об идеологическом смысле моды «ретро», мы

прежде всего должны отметить определенное изменение

идейно-политического и духовного климата Запада.

Общеизвестно, что 60-е годы вошли в политическую и

культурную историю Запада как период леворадикальной критики

буржуазной цивилизации, подъема движений протеста и

всеобщего разочарования в традиционных ценностях

буржуазного образа жизни. В то же время леворадикальный

протест, будучи важным симптомом и показателем

углубляющегося общего кризиса капиталистического общества,

не смог предложить какой-либо позитивной альтернативы

социального устройства и поэтому нередко вырождался в

политический, культурный и эстетический цинизм. Эти

объективно присущие левому радикализму слабости в

конечном счете и обусловили его организационный крах и

идейный кризис на рубеже нового десятилетия. Как это

всегда бывает после спада неудавшегося радикального

протеста, с начала 70-х годов на Западе начали усиливаться

тенденции к консерватизму, реставрации традиционных

буржуазных ценностей, апологетике буржуазного образа

жизни, которые окрепли к началу годов 80-х. «Прежде

господствующие умонастроения были агрессивными,

критичными, сомневающимися. Сейчас они осторожны,

примирительны, апологетичны»1,— утверждает американский

социолог Ричард Джилэм в своей статье «Интеллектуалы и

власть», посвященной анализу новых

консервативно-апологетических тенденций в общественно-политической и

культурной жизни современного Запада. «Правые

тенденции в середине 70-х годов совершенно очевидны»2,—

заявил известный американский политический обозреватель

К. Сульцбергер. Ныне, в 80-е годы, таких заявлений стало

еще больше.

Отличительной чертой этого сложившегося на Западе

нового идейного климата является своеобразный «оборот в

прошлое», попытка реставрации традиционного

буржуазного жизненного уклада, ценностей, приоритетов. Внешне,

как мы уже отмечали, эта глубинная тенденция

современного буржуазного сознания проявляется как мода на ста-

1 G i 11 а ш R. Intellectuals and Power. — "The Center Magazine",

1977, May —June, p. 15.

2 Sulzberger C. Edging toward the Right. — "International

Herald Tribune", 1973, 29—30 Sept., p. 4.

2-1157

33

рину, увлечение атрибутами и аксессуарами ушедших в

прошлое времен. Все то, что категорически отвергалось

бунтарями 60-х годов, всплыло на поверхность и стало

объектом прибыльной купли-продажи и коммерческой

эксплуатации.

Сказалось влияние целого комплекса явлений, среди

них — поразивший в 70-х годах развитые

капиталистические страны Запада экономический кризис, спад

производства, инфляция, развеявшие в дым укоренившиеся было

мифы «общества изобилия», «общества всеобщего

благоденствия», парализовавший западную экономику

энергетический кризис, скандальные разоблачения в высших

эшелонах правительственной власти США, Японии, ряда

европейских стран, успехи национально-освободительных

движений и, конечно же, изменение соотношения сил на

мировой арене в пользу социализма. Возникший на этом

фоне в западном мире интерес к прошлому явился

специфической формой морально-психологической

«компенсации» тягот сегодняшнего дня, все более и более ставящих

под вопрос стабильность и само существование

буржуазного уклада. Стоит ли говорить, что в этих условиях мода

«ретро» оказалась желанной панацеей для апологетов

отжившего строя и была поднята на щит и буржуазной

пропагандой и коммерцией.

Из аналогий исторического плана в этой связи, быть

может, уместно вспомнить и об известной попытке

идеализации феодального прошлого, к которой обратились

представители «реакционно-феодального социализма»,

идеологи отмирающей феодальной формации, пытавшиеся

противопоставить зарождению нового, тогда еще относительно

прогрессивного, буржуазного строя свою патриархальную

утопию, повернутую в прошлое, — тоже своего рода

«ретро». Времена, как гозорится, меняются, но принципиальная

схема культурного кризиса остается прежней.

Наконец, еще два немаловажных замечания.