В русских и французских тюрьмах

Одним словом, несомненно, что, описывая в романе «Воскресение» англичанина, посещавшего наскоком сибирские тюрьмы, Л. Н. Толстой имел в виду Лансделля.

Забавно было также отметить, что, цитируя источники, просмотренные им для изучение русских тюрем, Лансделль упоминал не только побег Пиотрковского, совершенный в сороковых годах, но даже второй том «Робинзона Крузо»!

Но всего интереснее то, что мы вскоре узнали, что сущность ответа г. Лансделля мою критику была написана в Петербурге, в тюремном ведомстве, подчиненном тогда г. Галкину-Врасскому. В этих видах, г. Лансделлю дали даже позволение пройтись по корридорам Трубецкого бастиона, Петропавловской крепости и заглянуть в два каземата, через прорези в дверях. После чего Лансделль поспешил возгласить миру, под диктовку русских агентов в Лондоне, что все то, что мы печатали об ужасах заключение в Алексеевском равелине – чистейшая ложь! Воспоминание Поливанова и другие, напечатанные за последние годы, показывают теперь, до чего доходила тогда наглость петербургских чиновников.

Все это, теперь, стало давно прошедшим, и об этом не стоило бы упоминать, если бы русская тюремная администрация, поощрявшая Лансделля, не попалась сама на удочку. Кеннана и художника Фроста, посланных одним американским иллюстрированным журналом, приняли, как известно, в Петербурге с распростертыми объятиями. Им дали все полномочия, надеясь на то, что они, подобно Лансделлю, прокатятся по Сибири и напишут о сибирских тюрьмах все, что будет угодно петербургским бюрократам. Но, как известно, Кеннан и Фрост выучились по-русски, особенно Кеннан, они перезнакомились с массою ссыльных, и в конце концов Кеннан написал книгу о Сибири, раскрывшую всю ужасную картину ссылки.

С тех пор, моя полемика с Лансделлем – т.е., в сущности с г. Галкиным-Врасским – утратила таким образом всякий интерес, а потому я выкидываю ее и из этой книги и сохраняю только нижеследующие данные о русских тюрьмах, почерпнутые из оффициальных данных и из источников того времени.

Вот, например, что писал о Литовском замке, в Петербурге, исследователь петербургских тюрем, г. Никитин:

«В этой тюрьме 103 камеры, в которых помещается 801 арестант… Камеры страшно грязны; уже на лестнице вас встречает удушающий смрад. Карцеры производят потрясающее впечатление; они почти совершенно лишены света; до них надо добраться через какие-то темные лабиринты и сами карцеры страшно сыры: в них нет ничего, кроме сгнившего пола и мокрых стен. Человеку, входящему со свежего воздуха в такой карцер, приходится немедленно убегать, из боязни задохнуться… Специалисты говорят, что самый здоровый человек должен умереть, если его продержат в таком карцере три или четыре недели. Заключенные, пробывшие в них некоторое время, выходили оттуда совершенно изнеможенными; некоторые едва могли держаться на ногах. Лишь немногим, принадлежащим к менее важным категориям, позволяется работать. Остальные сидят, сложа руки, по месяцам, иногда по годам». Когда г. Никитин полюбопытствовал посмотреть отчеты о деньгах, приносимых арестантам их родными, или заработанных ими в тюрьме, он встретил самый решительный отказ, как со стороны высшего, так и низшего тюремного начальства.

Тот же автор следующим образом описывает места заключение при полицейских участках столицы:

«В камерах для простонародья – грязь ужасная; арестантам приходится спать на голых деревянных нарах, или же, за недостатком места, нередко половина их спит под нарами на полу. При каждой такой тюрьме имеются карцеры; это – просто очень маленькие каморки, куда совершенно свободно проникают снег и дождь. В них нет ничего, спать приходится на полу; стены и пол совершенно мокры. Привиллегированные арестанты, которых держат в одиночных камерах, вскоре впадают в меланхолию; некоторые из них были близки к помешательству… В общих камерах не дают никаких книг для чтение, кроме религиозных, которые употребляются для свертывание папирос» (Участковые тюрьмы в Петербурге).

Оффициальный отчет С.-Петербургского комитета «Общества для помощи заключенным в тюрьмах», напечатанный в Петербурге в 1880 г., следующим образом описывает тюрьмы русской столицы:

«Литовский Замок был построен на 700 арестантов, а пересыльная тюрьма – на 200 чел., но в них часто находятся: в Замке от 900 до 1000 арест., а в пересыльной – от 350 до 400, и даже более. Кроме этого, с давнего времени здание этих тюрем не отвечают ни санитарным требованием, ни своему назначению, как места заключение».

Журнал Каткова. «Русский Вестник», также далек от похвалы русским тюрьмам. После описание мест заключение при полицейских участках, г. Муравьев (автор статей, помещенных в «Русском Вестнике») замечает, что остроги – не лучше; обыкновенно, это – ветхое, грязное здание или ряд таких зданий, окруженных стеной. Неприглядные снаружи, остроги не лучше и внутри: сырость, грязь, переполнение, и смрад – таковы типические черты острогов, как в столицах, так и в провинции.