Читаем В русском жанре. Из жизни читателя полностью

В первом тексте Гимна СССР (1943) уже отсутствуют слова «коммунизм», «социализм».

* * *

Вышел на экраны фильм «Доживём до понедельника». Успех необычайный. Я — в редакции «Волги» — делюсь восторгами. Старшие товарищи в лице двух дам лет сорока:

— Сионистская картинка.

— ?

— Кто герой? А зовут как? Илья! Илья, в очках, самый умный и любит маму, всё понял?

— Так ведь… Тихонов ведь…

— Для маскировки!

— А почему Абрамом не назвали?

— Пока ещё боятся, погоди — назовут!

* * *

В начале 70-х годов, родственник моей тогдашней жены, служивший в ленинградском КГБ, всерьёз и таинственно поведал за выпивкой страшную историю о том, как Аркадий Райкин пытался отправить сионистам в Израиль кучу редких бриллиантов, поместив их в тело умершей бабушки или другой еврейской родственницы, которую отправляли в запаянном гробу на историческую родину, но органы вовремя пресекли, и если бы Райкин не был Райкиным, народным артистом и лауреатом, худо бы ему пришлось.

Сейчас это смешно пересказывать, но погрузившись памятью в то, ещё недалёкое время, помнить себя в нём не всегда смешно.

* * *

Каждое утро, точнее то утро, когда я просыпаюсь в шесть, вместе с радио я пою про себя: «Нас вырастил Сталин на верность народу, / На труд и на подвиги нас вдохновил!» — и не потому, чтоб я любил товарища Сталина или товарища Михалкова, но потому, что они ввинчены мне в мозги с младенчества и до гроба, и как слюна при вспышке лампы у собаки Павлова, они начинают выделяться в моём черепе при первых звуках музыки… Этого хотел наш президент?

* * *

Сталин прозвал сына Василия Васька Красный, тот так подписывался в письмах к отцу. Объяснение: за рыжие волосы. Так. Но Сталин, как и другие революционеры его поколения, если не чтил, то внимательно читал Горького, и не мог, при его-то памяти, не помнить рассказ «Василий Красный», о вышибале в публичном доме, садисте, терзавшем проституток. А?

* * *

Я понимаю, что живя в Советской России, кто-то мог невзлюбить евреев, но как, живя в Советской России, кто-то мог полюбить палестинцев, понять не могу. (За чтением «патриотических» изданий.)

* * *

В 20—30-е годы период до октября 1917-го называли не дореволюционным, а довоенным. Так и говорили про жизнь до 1917 года: «до войны», а не «до революции».

«До революции» стали говорить после следующей войны.


В РУССКОМ ЖАНРЕ — 24

Закурил…

Сколько раз этот глагол присутствует на страницах книг. В детективах пишут обычно, чтобы заполнить паузу между ударом и выстрелом: «Он (я) закурил» без затей. Который автор пытается изобразить художественность, укажет ещё марку сигарет.

Впрочем, и в хорошей прозе, пришёл первым на ум Шукшин, авторы бывает обходятся ничего не говорящим сообщением «закурил».

Но, как в жизни закуривают очень и очень по-разному, так и литературе случается укрупнить это бытовое и заурядное действие до важной детали.

Итак, в жизни.

Обращали ли вы внимание на то, как много развелось курильщиков, стереотипно, и не всегда осознанно копирующих рекламно-американскую манеру закуривания: в правой руке зажигалка, левая мужественно согнутая ладонь прикрывает огонёк от ветра? Особенно комична эта суровая манера в помещении в отсутствие воображаемого ветра, и когда вместо мужественной лапы заборчиком вокруг огня выставляются пухлые пальчики.

Попробуем ещё — интересно ведь, правда? — обозреть курение в жизни и книгах…

У наблюдательнейшего Бунина, как ни странно, почти нет сколько-нибудь развёрнутого описания курения, зато очень часто он сообщает: «жадно закурил», особенно после любовной сцены. Из конкретного впечатляет Шаляпин морозной ночью на лихаче, который «курит так, искры летят по ветру». Нет, надо повнимательнее полазать, найдётся и у него и «тёплый, человеческий дым папиросы» в сырую мглу.

У Алексея Толстого: «бережно, словно драгоценность, достал из портсигара папиросу». У него же: «…взял с блюдечка окурок сигары и так приянлся его раскуривать, что задымилась вся борода».

Впрочем, надо прерваться: подобный обзор займёт слишком много места, а с комментарием потянет на отдельный текст.

* * *

Два мальчика лет по десяти беседуют на ходу:

— А у тебя в классе враги есть?

— Три.

* * *

Был в Советской России тип мужчин-алиментщиков. Не злостных неплательщиков, что перемещались по стране, скрываясь от уплаты алиментов, но исправно их платящих, однако более опасных, чем первые. Такой персонаж, женившись и разведясь раз, другой, третий, оставив за собою одного, двух, трёх детей, доходил до предела в 33 процента заработка, и впредь ему нечего было страшиться. Страшиться надо было невестам. Я знал одного такого господина.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Как мы пишем. Писатели о литературе, о времени, о себе [Сборник]
Как мы пишем. Писатели о литературе, о времени, о себе [Сборник]

Подобного издания в России не было уже почти девяносто лет. Предыдущий аналог увидел свет в далеком 1930 году в Издательстве писателей в Ленинграде. В нем крупнейшие писатели той эпохи рассказывали о времени, о литературе и о себе – о том, «как мы пишем». Среди авторов были Горький, Ал. Толстой, Белый, Зощенко, Пильняк, Лавренёв, Тынянов, Шкловский и другие значимые в нашей литературе фигуры. Издание имело оглушительный успех. В нынешний сборник вошли очерки тридцати шести современных авторов, имена которых по большей части хорошо знакомы читающей России. В книге под единой обложкой сошлись писатели разных поколений, разных мировоззрений, разных направлений и литературных традиций. Тем интереснее читать эту книгу, уже по одному замыслу своему обреченную на повышенное читательское внимание.В формате pdf.a4 сохранен издательский макет.

Анна Александровна Матвеева , Валерий Георгиевич Попов , Михаил Георгиевич Гиголашвили , Павел Васильевич Крусанов , Шамиль Шаукатович Идиатуллин

Литературоведение
Очерки по русской литературной и музыкальной культуре
Очерки по русской литературной и музыкальной культуре

В эту книгу вошли статьи и рецензии, написанные на протяжении тридцати лет (1988-2019) и тесно связанные друг с другом тремя сквозными темами. Первая тема – широкое восприятие идей Михаила Бахтина в области этики, теории диалога, истории и теории культуры; вторая – применение бахтинских принципов «перестановки» в последующей музыкализации русской классической литературы; и третья – творческое (или вольное) прочтение произведений одного мэтра литературы другим, значительно более позднее по времени: Толстой читает Шекспира, Набоков – Пушкина, Кржижановский – Шекспира и Бернарда Шоу. Великие писатели, как и великие композиторы, впитывают и преображают величие прошлого в нечто новое. Именно этому виду деятельности и посвящена книга К. Эмерсон.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Кэрил Эмерсон

Литературоведение / Учебная и научная литература / Образование и наука