В русском жанре. Из жизни читателя

Не странно ли: ведь передвижник? Но в советской литературе о передвижниках имя Боголюбова очень часто оказывалось в «и другие». Тенденция эта сильна даже в изданной в перестроечные времена книге главного исследователя передвижничества Фриды Рогинской «Товарищество передвижных художественных выставок» (1989). Ключ отыскивается в примечательной оговорке исследователя: «Даже те из передвижников, которые по происхождению не принадлежали к разночинцам, как Клодты (бароны) или Мясоедов (дворянин), по образу своей жизни и по самосознанию принадлежали к трудовой интеллигенции». Ну, и далее Боголюбов, естественно, выступает как «сложная и противоречивая фигура» с соответствующим выводом: «В то же время деятельность Боголюбова, способствующая развитию демократического искусства, сочеталась с его верноподданнической привязанностью к царствующему дому».

Да что там привязанностью! — тесною дружбой с Александром III, которая позволила царю пошутить в собственноручно написанной поздравительной телеграмме Боголюбову по поводу открытия в Саратове Радищевского музея (1885):

«Благодарю сердечно за телеграмму и радуюсь освящению Радищевского музея, которому от души желаю успеха и процветания на пользу художества и искусства в России. Саша».

Вот в связи с Боголюбовым и царём записи из дневника госсекретаря А. А. Половцева.

«Вечером прогулка по Неве с Боголюбовым, который, живя во Франции в Париже, влюбился в тамошние учреждения по части изящных искусств и предлагает немедленно уничтожить всё у нас существующее и ввести то, что существует во Франции. Как это легко, и какие тут были бы последствия».

(Почти постоянно живя в Париже, Боголюбов был своеобразным культурным атташе России во Франции, много помогая русским художникам.)

«10 июня 1886. Приезжает завтракать Боголюбов. Весьма обиженный тем, что он представлял в Петергофе вчера государю свою картину “Открытие морского канала”. Государь был очень мил и любезен, как всегда, а Владимир Александрович, увидав картину Савицкого, сказал: “Какая дерзость представлять государю пьяных солдат”. Императрица и Елизавета Фёдоровна старались пред Боголюбовым смягчить резкость этой выходки».

Заметим, что картина Савицкого «На войну» изображает сцены проводов на вокзале рекрутов на войну против Турции, что Владимир Александрович — это великий князь, сын Александра II, а Елизавета Фёдоровна — принцесса Гессенская. И ей, и царице неловко перед живописцем за поведение брата царя!

* * *

Странные у меня случались «догадки».

Когда-то написал я пародию «С “Веной” в венах» на книгу Олега Михайлова «Куприн» в ЖЗЛ (1981). Там была сцена, где пьяный Куприн и Алексей Толстой на лихаче едут к девкам. И Толстой спрашивает: «А. И., а ты больше с одной или двумя больше любишь?» На что Куприн отвечает: «Щенок! С тремя!».

И вот в недавно опубликованном дневнике Ф. Ф. Фидлера читаем: «Потом он (Куприн. — С. Б.) сказал, что любит иметь дело с двумя женщинами одновременно. Владея одной, он целует и ласкает другую, лежащую рядом» (Фидлер Ф. Ф. Из мира литераторов. М.: НЛО. С. 386). Нет, в самом деле, бином Ньютона я, конечно, не открыл, но как в мою дурацкую башку в 1981 году прилетело почти именно то, о чём Фидлеру рассказывал Куприн в 1904-м?

* * *

Вспоминается и трогательное. Как-то году в 1972—1975-м, в журнале «Волга», была очередная «большая» редколлегия. Состав её был тогда обширен — от Кирова до Астрахани, от Калинина до Волгограда, от Ярославля до Пензы, От Костромы до Куйбышева, да ещё Татария, Калмыкия, Чувашия, Мордовия, Марийская республика, тогда ещё без Эл. После редколлегии, естественно, состоялся «товарищеский ужин». Он проходил в большом кабинете ресторана речного вокзала. Среди приехавших членов редколлегии была Маргарита Константиновна Агашина из Волгограда. По завершении банкета спускаемся со второго этажа — мне поручили её сопровождать или я сам нашёлся — не помню, спускаемся по лестнице, и вижу среди оркестрантов своего приятеля саксофониста Юру Колчина… Извинившись, я обогнал Маргариту Константиновну и шепнул Юрке, что эта пожилая женщина — автор текста «А где мне взять такую песню», и пока я возвращался к Агашиной, саксофон уж мягко загудел всем известную мелодию, а следом встал и заиграл весь оркестр. Как тихо радовалась она, как приятно было мне.

* * *

На днях по телефону, между прочим, один очень известный современный беллетрист сказал мне, что разочаровался в Гоголе, прямо так и сказал: обнаружил я, что писал-то он не очень…

А у меня как раз был открыт второй том, начало, там, где о ленивом времяпрепровождении Тентетникова: «…он глядел вместо того на какой-нибудь в стороне извив реки, по берегам которой ходил красноносый, красноногий мартын — разумеется, птица, а не человек; он глядел, как этот мартын, поймав рыбу, держал её впоперёк в носу, как бы раздумывая, глотать или не глотать, и глядя в то же время пристально вздоль реки, где в отдаленьи виден был другой мартын, ещё не поймавший рыбы, но глядевший пристально на мартына, уже поймавшего рыбу».