В русском жанре. Из жизни читателя

В Москве же знающие люди мне объяснили: выпуск «Молодой гвардией» собраний живущих писателей предпринят не случайно, а в реализацию программы создания наших живых классиков: признаком классика является издание собрания сочинений, и их классики издаются собраниями. Для полноты картины вспоминается, как позже Шундик сетовал, что его собрание отодвинули, чтобы срочно напечатать собрание Рыбакова, дабы задобрить автора «Тяжёлого песка» с учётом реакции Запада. Подобное же я слышал в менее политизированном варианте от работников, кажется, той же «Советской России» о том, как собрание Соколова-Микитова отодвинули, чтобы поскорее издать жену Маркова Агнию Кузнецову.

Для утешения же именитых, не допущенных к собранию сочинений, для них изобрели двухтомники «Избранного».

* * *

…один московский литератор в те годы, выпив, умилённо любил повторять: «Вы не понимаете, в какое замечательное время мы живём!».

2002

В РУССКОМ ЖАНРЕ — 22

Зашли с женой к её приятельнице в ресторан, лучший в советские времена саратовский ресторан «Волга» (до борьбы с космополитизмом — «Астория»). Валентина там служила метрдотелем, или же, опять-таки официально по-русски завзалом. Очень много интересного я от неё слышал и много на разные с ней ситуации любовался, так как посещение ресторана, тем более своего, было у меня не в ежедневном, конечно, но уж в еженедельном обычае.

Однако не буду отвлекаться, так как на воспоминание толкнули меня только что виденные кадры саратовских теленовостей о том, как в город прибыл выдающийся писатель-земляк М. Алексеев, и встретился с губернатором Аяцковым. Они улыбались, обнимались, а я вспомнил серый, как и сегодня, денёк непоздней осени лет пятнадцать тому назад.

Жена с подругою болтали, я же раз и другой отлучился из банкетного, пустого в полдень, зала в буфет и пребывал в созерцательном благодушии. Резко влетела в двери официантка, кажется Люда Г., лет через пять плохо закончившая биографию, и возмущённо сказала:

— Опять эти из девятого свалили не заплативши!

«Девятым» именовался лучший номер гостиницы «Волга.

Уйдя и вскоре вернувшись, Валентина в меру угрюмо сообщила, что постоялец 9-го номера, писатель-земляк, заказав в номер для себя и гостей немалый обед и, выкушав его, отбыл на вокзал. И проделывает это…

— Не впервые! — адресовалась Валентина уже к разине Людмиле.

Меня заинтересовало, естественно, кто будет возмещать понесённые рестораном убытки, а?

— Да ты и будешь, — как маленькому объяснила мне Валя С., по первому мужу Б., ныне проживающая со вторым мужем где-то в Крыму, кажется, даже в Бахчисарае.

…Фонтан любви, фонтан живой… Валя, привет тебе!

* * *

По Горькому, любовные отношения не должны чересчур осложняться «психологией». В воспоминаниях о д-ре Алексине он так выразил своё кредо в любви, перенеся его на Алексина, но исповедуя его во всю жизнь сам: «Его очень любили женщины, он щедро платил им тем же, и на протяжении двадцати с лишком лет моей с ним дружбы ни один из его романов не окончился драмой. У него была очень развитая здоровая брезгливость к излишествам лирики и “психологии”. “Избыток хотя бы и драгоценных камней — уже пошлость”, — говорил он.

Но в то же время он обладал тонко разработанным чутьём эстетики сексуализма и, когда говорил о любимой женщине, я всегда чувствовал, что он говорит о партнёрше, с которой ему предречено спеть дуэт во славу радости жизни».

Замечательно, и, повторяю, к самому Алексею Максимовичу приложимо, однако же что понимать под «излишествами лирики»?

* * *

Когда патриоты обвиняют, а либералы оправдывают нынешнюю политику латышей, я не могу понять, отчего никто не припомнит поведение активной части их народа в революцию и гражданскую войну. Лишь Олейников и Стоянов в «Городке» позволили сюжеты о беспредельной жестокости латышских стрелков в отношении русского населения.

«По улице ровными каменными рядами шли латыши. Казалось, что шинели их сшиты не из серого солдатского сукна, а из стали. Впереди несли стяг, на котором было написано: “Мы требуем массового террора”» (Анатолий Мариенгоф. Роман без вранья).

Аналогичная сцена есть у Ал. Н. Толстого в «Восемнадцатом годе». Комиссар Ларсон у Бабеля («Иван-да-Марья») откровенно ненавидит Россию: «Как это так выходит, что железобетон оказывается хуже берёзок да осинок, а дирижабли хуже калуцкого дерьма? <… > мы-ста да вы-ста, — пробормотал латыш, придвигая к себе картон, — авось да небось…».

Примеров на этот счёт и литературных, и документальных, и житейских не счесть. Я не понимаю, как достаёт исторической совести то и дело озвучивать историческую вину русского народа перед латышским, никогда не вспоминая о деятельности красных латышских стрелков.

Но лучше всего совсем не считаться историческими обидами, а то можно дойти и до обид, нанесённых россами латгальцам.

* * *