В сердце тьмы

— Карта — это картинка, — говорю отчетливо и не торопясь. — Ее рисуют на коже, полотне или чем-то таком. Это нарисованная страна, так, как ее видела бы летящая птица, только на ней все маленькое, чтобы полностью уместиться на куске полотна. Рисуют там леса, горы, дороги и реки. Смотри. — Я макаю палец в пиво и черкаю по столу. — Вот это — берег озера, это Драгорина, а тот кусок хлеба — наш город. Река ведет как-то так, вот тут — те соединенные озера, тут — дом того, что повесился, а там, где сидит Атлейф, — север и там порт Змеиное Горло. Понимаете? Карта!

Атлейф ошеломленно глядит на стол, словно ожидая увидеть на нем порт.

— Там, где он сидит, — возмущается Грюнальди, — восток. Север — здесь.

— На карте! На картинке я рисую север вверху, юг внизу и так далее. Понимаешь?

— Понимаю. А зачем эта картинка?

— Чтобы найти дорогу там, где ты никогда не был. Чтобы знать, где ты и куда нужно пойти. Проверяешь, где находится север, потом разворачиваешь карту так, чтобы направить ее, где север на самом деле, — и все видишь. Тут, например, та гора, за ней — ручей, и все такое.

— Ну хорошо, а как нарисуешь гору на куске кожи? Кожа плоская, а гора выпирает.

— Может, сделать ее из чего-то и прилепить? — осторожно предлагает Атлейф.

Непросто идет.

— Дайте мне кусок угля, — говорю — Смотрите на эту палочку и на то копье. Видите их длину? Называется: пропорции.

— Пройпперсейн… — повторяет Атлейф Кремневый Конь благоговейно.

И правда непросто.

х х х

Проведываю арсенал и ищу вдохновение среди убийственного железа разнообразных форм и размеров. Топоры, мечи, копья, дротики. Но нет ничего, что могло бы заменить мне мой меч. Мой совершенный синоби-кэн

фирмы Nordland Aeronautics, который носит, если верить снам, какой-то щенок, изображающий великого героя.

Потому я возвращаюсь к кузнецам и прошу их отковать разные вещи. При мне рисунки, которые их очень интересуют, но мало что дают. Потому я описываю, как умею, а потом снова присаживаюсь на камни, смотрю на озеро в поисках вдохновения и ласкаю свою бессмысленную гаковницу. У меня еще есть запасы того, что по составу один в один порох, пахнет как порох и как порох же выглядит, только не имеет его силы. Слишком медленно горит. Мы делали черный порох в за́мке Даркмур. На всякий случай. Я прекрасно помню и знаю, как он должен действовать — да вот не действует.

Я сделал несколько попыток с разными составами, но эффект всякий раз оставался одинаковым. Пуля летела криво метров на пятьдесят, и ее без проблем можно было провожать взглядом. Даже праща рядом с моей гаковницей — смертельное оружие.

По крайней мере я отремонтировал свой лук.

В последний раз снаряжаю гаковницу и стреляю в сторону озера. Вижу, как заряд прыгает по волнам, словно утка. А потом сижу на скале с трубкой в зубах и смотрю на лоснящуюся, будто сталь, воду в поисках вдохновения.

— Я как-то видел такое, — отзывается знакомый скрипящий голос. — Не будет действовать.

Я нервно вскакиваю и смотрю на него. Не мог же он вырасти из снега вместе со своей тележкой и уродливым осликом, похожим на смесь окапи с жирафом. Не верю также, что он сумел ко мне подкрасться.

— Ты уже видел гаковницу, Воронова Тень?

— Да назови ее как хочешь. Но подумай о том, что было бы, если бы удалось. Через какое-то время всякий ходил бы с такой трубой. Ни к чему мужество, умение и мудрость. Власть захватывает тот, у кого больше труб, больше черной пыли и больше пуль. Или тот, кто делает их быстрее. Когда любой идиот может взять оружие, способное прикончить каждого, вскоре миром начнут править дураки. Такая идея — лучший способ приблизить мертвый снег. Подумай об этом, Спящий-на-Дереве.

— Такие разговоры ужасно помогут мне в час, когда миром начнут править безумцы, пользующиеся песнями богов.

— Поиски прямой дороги тебе тоже не помогут. Может, тебе будет проще, если скажу, что этот порошок когда-то действовал иначе и призвал мертвый снег? Тогда боги это заметили, и теперь их песни всегда слетаются туда, где кто-то смешивает уголь с селитрой. Так говорят в старых сказках. Есть вещи, которым не позволят действовать, потому что так лучше. Их нет в песнях людей, и потому люди не могут ими владеть. Иной раз потому, что не смогут, иной раз — потому что это принесет больше вреда, чем пользы.

— Значит, я могу пойти и метнуть в него копье или попытаться прокрасться с мечом в его спальню — или же садимся и ждем. Войны богов или мертвого снега. На выбор.

— Он Песенник. Убей его песней богов.

Я только фыркаю и сплевываю себе под ноги. Мне даже говорить неохота.

— Чудесно. Попытаюсь ослепить его своим магическим мастерством.

— Ты слишком быстро теряешь силу духа, Спящий-на-Дереве. Я приехал, чтобы кое-что тебе продать.

— Те твои предметы и вправду деят?

— Этот — наверняка. — Он показывает мне кривоватую палицу, сделанную словно из куска красного коралла.

— И что оно такое?

— Ты его прекрасно знаешь. Копье Дураков.

— То самое? А почему оно так выглядит?