В сердце тьмы

— Они говорят, то имя богини, — сказал Брус мрачно. — Но я думаю, это просто проклятая земля из урочищ. Они — деют. По крайней мере — хотят этого. Хотят творить чудеса, как пророчица. Каждая Башня и каждая жрица. А ты увидел, как рождается урочище. Потому я думаю, что нынче мы можем немного отдохнуть и снять одежды жрецов. Думаю, этим трактом еще долго никто не сумеет ходить.

Я нашел соответствующее место, прикрытое скалами на вершине небольшого взгорья, и мы с облегчением сняли корзины.

Кровавые пятна на наших плетеных тростниковых плащах высохли, оставив лишь ржавую мелкую пыль.

— Смотри, — показал я. — Это не кровь. Просто ветер подхватил пыль дороги и смешал ее с дождем.

Брус взглянул на мои пальцы и тряхнул головой. Казалось, его вот-вот снова начнет бить дрожь.

— Я разожгу огонь, — сказал он. — Сожжем жреческие тряпки.

Я с радостью сбросил с себя портки и куртку прыщавого Агирена Кысальдыма. Надеялся, что более никогда о нем не услышу.

Я спустился к реке, чтобы умыться, в одной набедренной повязке, со свертком, где лежали желтые одежды синдара. Прихватил и шпионский посох. Решил с этого времени не выпускать его из рук.

Я нашел округлый заливчик, полный камней и обросший кустами, с радостью погрузился в прохладную воду. У меня не было мыльного камня, масла или хотя бы поташа. Но и сама вода принесла облегчение. Успокоила мышцы, смыла пот. Только укус на бедре прошивал рвущей болью, странно острой, будто стражник был ядовит. Ранки уже не кровоточили, но кожа вокруг припухла и почернела.

Холодная вода могла творить чудеса. Конечно, я предпочел бы чистую, кирененскую баню с полированными камнями или деревянными бассейнами, наполненными теплой, пахучей водой. Но годы в Доме Стали привели к тому, что я привык к ледяной купели и потому не чувствовал особой разницы.

Я одевался, когда внезапно услышал плеск воды.

Замер с поясом в руках, одетый только в штаны и сапоги. Очень тихо присел, потянувшись к посоху.

Плеск повторился: то ли животное вошло неподалеку в реку, то ли плыла лодка.

— Я Гульдей! — крикнул кто-то. — Я неопасен и ловлю рыбу! Меня совсем нет нужды бить палкой! Палка не нужна!

— Покажись, — сказал я и медленно встал.

Из-за скал показался нос долбленки, мелкая ладошка ухватилась за скалу.

А потом лодка вскользнула в заливчик. Сидел в ней сморщенный, худой человечек с загоревшей бронзовой кожей. На нем была только набедренная повязка.

Я отступил на шаг, опер посох о скалу, чтобы иметь возможность быстро его схватить, потом надел рубаху и куртку. Это заняло мгновение, при этом я не спускал глаз с рыбака. Ветер утих, и мне казалось, что больше тут никого нет.

— Чего ты хочешь, Гульдей?

— Я тут законов не нарушаю, пусть все станет единым! Лишь плыву к рыбным садкам, освященный синдар.

— А зачем тебе рыба, Гульдей? Ты разве не знаешь, что Мать не позволяет есть тела детей земли? Ты из какой касты?

— А кто говорит, что есть? Я не ем тел! Я всего лишь собираю водную капусту. И все отдаю в храм, как говорит закон. Рыбами я прижимаю водоросли, чтобы их не унес ветер. Хочет ли освященный синдар рыбу? За медяк?

— Мне не нужна рыба, Гульдей. Я лишь бедный странник. Выпусти рыбу. Она тоже хочет жить! Ты не знаешь, что торговля — грех?

— Я не торгую! Я не торговец! Я Гульдей. И я — карахим, пусть все станет одним! Я не хотел торговать. Это грех! Я не грязный хирук! Но если бы я оставил здесь немного водяной капусты и прижал ее рыбой, чтобы ветер ее не развеял, а освященный синдар ее нашел и сам бы выпустил рыбу, пусть все станет единым, то это ведь никакая не торговля! Даже если освященный синдар потеряет где-нибудь здесь, на камнях, медяк!

— У меня нет медяка, Гульдей. Да и что бы ты с ним делал? Уже нет денег.

— Сегодня нет, завтра — будут. Храм, да хранит его Мать, говорит: кто не работает во славу Матери, тот и не ест. Нынче записывают на досточках, кто работает — и царит беспорядок. Но если тот, кто работает, будет получать медяк, и за него сумеет получить на своей улице еду из общей кухни.

— Я говорил, что у меня нет медяка. Могу потерять три сушеных медовых сливы.

— А не мог бы благородный синдар потерять полоску сушеного мяса? Знаю, что этого нельзя есть, но в дороге на славу Матери — другое дело. Силы нужны.

— У меня нет ничего такого.

— Тогда пусть синдар потеряет сливы, а я потеряю немного капусты и прижму ее рыбой. Но за сливы прижму ее меньшей рыбой.

— А делай, что пожелаешь. Я оставлю сливы и уйду, потому что там меня ждет повозка и остальные синдары.

На самом деле, я должен был его убить, но мне это надоело. Хватит крови. Даже если он скажет, что видел над рекой синдара, что с того? Это маленький худой ловкач. Наверняка все привыкли, что он здесь крутится и ко всем пристает.

Я подождал, пока он отплывет и плеск его весла стихнет выше по реке.

Забрал рыбу, а к ней — зеленые матовые побеги с острым запахом. По дороге к лагерю почувствовал, насколько я голоден.

Брус распереживался.

— Это худо, что ты его не убил, Арджук.