В сердце тьмы

— Я скажу тебе, как призывать песни, — цедит он неохотно и делает глоток. — Но не скажу, как их взнуздать, поскольку этому тебя не сумеет научить никто. Они живые. Сами знают, избран ли ты и могут ли они тебя слушать. Их похитили у богов и только богам они могут служить. В мире есть одичавшие лошади. Порой находится тот, кто умеет набросить на них веревку и взнуздать. Но чаще его растопчут, а лошади останутся дикими. Еще есть кони-призраки. Те, что скачут сквозь ночь, когда приходит большой мороз; те, что могут заставить безрассудных людей отправиться за собой, и уносят тех в далекие страны, где обитает Госпожа Зимы. Вот таких коней ты нынче жаждешь.

Огонь, пляшущий в очаге, ложится вдруг, словно стебли травы, оглаженные ветром. В комнату проникает ледяное дуновение.

Бондсвиф вытягивает ладонь вперед, плоско кладет ее над очагом и принимается бормотать. Монотонно-хриплым голосом повторяет фразу, которую я не понимаю.

— Таков первый урок, — говорит он наконец. — Есть единая сила. Та, что проницает весь мир, все вещи, видимые и невидимые. Она действует изнутри наружу. Как жар отдает тепло пламени, пламя — воздуху, воздух — котелку, а котелок — воде. Жар, пламя, котелок и вода суть вещи видимые. То, как тепло жара оказывается в воде, принадлежит вещам невидимым.

Я сижу спокойно. Два гвихта — это куча бабла. За них можно купить коня, меч, а иной раз и небольшой дом. Можно питаться в корчмах много месяцев. Дороговато для лекции о калориметрии на уровне первого класса. Однако я стараюсь открыть сознание.

— Все связано, — продолжает мудрец. Ледяной ветер, что гуляет по комнате не понять откуда, колышет украшения из ремешков и костей, птицы в клетках щебечут. — Все соединено и едино. Но одно дело — знать, совсем иное — услышать. А тот, кто желает петь песни богов, должен услышать. Пробудить свой разум. Взгляни! Там стоит копье. Оно отбрасывает тень. Ты не можешь взять тень копья. Однако когда возьмешь само копье, тень твоей руки возьмет его тень. Но твое сознание — рука, которая не отбрасывает тени. Ты должен ее пробудить, если желаешь потянуться за тенью вещи. Смотри!

Он не двигается, но я вижу, как его тень на каменной стене берется за тень копья. Я смотрю на него и вижу, что он держит древко. А на стойке под стеной уже нет оружия. Неплохо.

— Вот так оно действует, — удовлетворенно заявляет Бондсвиф. — Есть единая сила. И есть места силы, где она пробуждается. Это урочища. Сила есть там, и она ждет. Вне урочищ эта сила прокачивает дыхание в наших животах, приказывает расцветать цветам или течь воде. Но там, в урочищах, лежит та ее часть, что потеряна древними богами. Одинокая и одичавшая. Там можно совершить что угодно. Ей только нужно сказать, что именно. Иной раз она слушается.

— И как сказать так, чтобы она послушалась? Есть ли специальные слова?

— Да, для этого и нужна песнь богов.

Похоже, мы к чему-то приближаемся. Я расспрашиваю дальше:

— И где можно взять песни богов?

— Это не напевы, которым ты можешь у кого-то обучиться. Это песнь, которую поют боги. В разных ушах она звучит иначе. Само урочище напевает ее для твоих внутренних ушей. Ты или понимаешь, или нет. Сам запоешь, и урочище даст тебе, что пожелаешь, или убьет тебя.

— И что такой песнью можно сделать?

— Ты можешь влиять на вещи, людей и животных. Все они словно горячий воск в пальцах Песенника. Вещи можно двигать, даже если ты далеко. Это может пригодиться. Можно потянуться к чему-то или изменить полет стрелы либо копья. Можно свалить человека или зверя. Можно призвать их издали или создать любую вещь. Можно сделать так, чтобы изменилась их природа. Можно подчинять себе волю людей и животных, но это тяжелее всего.

— Я видел людей, измененных песней богов. Измененных так, чтобы они напоминали животных или растения.

Он качает головой.

— Такие вещи случаются в далеких странах, где живут сильные Песенники. Те, что умеют приказывать плодам в лоне матерей изменить свою природу. У нас таких давным-давно нет. Говорят, правда, что можно привязать беременную в урочище. Если она будет страдать, пожелает, чтобы ее дитя спаслось — и иной раз урочище ее слушает. Тогда рождается создание, которое не будет выглядеть как человек. У нас за это убивают. Такого Песенника вешают на сухом дереве, пробивают новыми копьями, душат невыправленным ремнем, вяжут железными цепями, отрезают голову серпом, а потом выбрасывают в трясину, чтобы утонул, и прибивают его ко дну наконечниками трех копий. Так гласит закон. Но люди-звери из чужеземных стран могут быть проданы и куплены, если их добыли в походе. Впрочем, порой они рождаются сами, если обитают слишком близко к урочищам.

Он внезапно встает и уходит куда-то вглубь комнаты, а потом быстро возвращается с небольшим котелком, из которого вытряхивает на ладонь бесформенные кусочки чего-то, похожего на янтарь.

— Выбери один, — бурчит. — Правой рукой. А теперь возьми кочергу и помешай угли. Хорошо. Теперь кинь это в огонь.