В середине века

Я молчал. Много лет прошло с того дня, но и сегодня с жуткой отчетливостью помню свое тогдашнее состояние. Меня переполнило отчаяние — это самое точное слово. Я понял, что оправдания бесцельны — полковник госбезопасности, возведенный в главные инженеры комбината цветной металлургии, не захочет слушать ни объяснений, ни оправданий. Я не сомневался, что где-то неподалеку старший лейтенант той же госбезопасности Зеленский жадно прислушивается по своему селектору к нашему разговору и с привычной легкостью переводит ругательства Шевченко в пункты всеохватной 58-й статьи Уголовного кодекса РСФСР. Я был обречен. Я молчал.

В голосе Шевченко раздражение смешалось с гневом:

— Что там у вас — телефон сломался? Почему молчите? Еще раз спрашиваю: почему не отвечаете?

С тем же ощущением обреченности я ринулся в ответ как в пучину — вниз головой.

— Я не отвечаю, гражданин начальник комбината, потому что не понял ваших слов.

Русского языка не знаете?

— Русский язык знаю, но термины, которые вы употребляете, мне незнакомы. В технике их не используют.

— Какие незнакомые термины я употребил? Называйте!

— Да почти все, что вы сказали, гражданин начальник комбината. Вздор, чепуха, ерунда, преступный умысел, подозрительная агитация, пустомели… Ни в одном учебнике металлургических процессов я не встречал таких названий. Я ведь думал, что вы будете меня расспрашивать о техническом состоянии воздухопроводов…

На несколько секунд замолчал и Шевченко. Я бросил взгляд на Белова. Он наслаждался разговором. Его так восхитил мой отпор, что он уже почти примирился с моим неизбежным арестом. Я понимал его. На заводе я был все же нужен, и ему не хотелось терять толкового работника. Дерзкий разговор делал невозможным сохранение меня в лаборатории. Но что я напоследок хоть «плюну в кастрюлю с борщом», смягчало для него неизбежные оргвыводы.

Но разговор вдруг принял неожиданный и для меня, и для Белова поворот. В голосе Шевченко теперь слышались не раздражение и гнев, а насмешка. Он собирался — во всеуслышание селектора — поиздеваться надо мной.

— Хотите поговорить о технике, а не о преступных помыслах? Хорошо, пусть техника. Отвечайте сразу — без подготовки и без подсказки. Там у вас, наверное, кто-нибудь рядом сидит, так пусть он помалкивает. Чем измеряете скорость воздуха?

— Приборами Пито и Прантля, — ответил я быстро.

— Откуда получили Пито и Прантля?

— Сам изготовил.

— По какому методу делали измерения и расчеты?

— По методике германского общества инженеров.

— Приведение к нормальным условиям было?

— Пересчитали на нуль градусов и давление в одну атмосферу.

— Измерительный аппарат? Как его очищаете? Рабочая жидкость?

— Микроманометр Креля. Очищали кислотой с хромпиком, рабочая жидкость спирт-ректификат. Разброс показаний могли подкорректировать методом наименьших квадратов, но не было нужды, разбросы несущественны.

— И получили пятьдесят метров для скорости воздуха?

— Так точно, гражданин начальник комбината. Пятьдесят метров в секунду.

— Чудовищно! Невероятно и недопустимо! Термины нетехнические, но иногда ругань — самая правильная терминология. Теперь слушайте меня внимательно. Немедленно повторите измерения скорости воздуха в десяти точках воздухопроводов. Продолжительность измерений — шесть часов при нормальном режиме плавильных печей, показания снимаются через каждые десять минут. Данные наносите таблицей на ватман с чертежом воздухопроводов и мест замеров, пересчитываете на нормальные условия и лично доставляете мне в десять утра в Управление комбината. Задание ясно?

— Задание ясно, но полностью выполнить не смогу.

— Что сможете и чего не сможете?

— Измерения и перерасчеты сделаю, на ватман схему воздухопроводов нанесу. Но лично доставить не смогу. У меня нет «ног».

Впервые в голосе Шевченко послышалось удивление:

— Вы калека? Мне об этом не говорили.

— Только в косвенном смысле, гражданин начальник комбината. Я подконвойный. Пропуска для выхода с промплощадки в город не имею.

— Хорошо. В половине десятого к вам придет курьер и заберет материалы. И передаст вам для прочтения мою книжку по контролю металлургических процессов. Мою — в смысле написанную мной самим. Довожу до вашего сведения, что моя инженерная специальность — технологические режимы в металлургии. Ученая степень — кандидат технических наук. Думаю, с инженером Шевченко вам будет легче использовать свои любимые термины, чем с полковником Шевченко. Действуйте.

Селектор замолк. Лицо Белова сияло. Я медленно отходил от трудного разговора.

— Как вы его! Нет, как вы его! — в восторге твердил Белов. — Не ожидал от вас такой смелости, и Шевченко не ожидал. Он ведь пригрозил, что арестует вас за подрыв правительственных заданий. Я вам этого не сказал, чтобы сразу не запаниковали. Теперь он вам плохого не сделает, ведь многие включили селектор и слушали, как вы его отчитывали. Нет, как вы его поставили на место!

— Александр Романович, — сказал я с упреком, — почему вы не сообщили, что он специалист по контролю металлургических процессов? Совсем ведь иной разговор мог получиться.