В середине века

— Помощь — притащил кусок хлеба! — Он повернулся к пареньку. — Ты, например, дрыхнешь под кусточком, а твоя деваха седьмым потом исходит. А мог бы подойти и подсобить— никто не прогонит. И она бы раньше освободилась, поговорили всласть — не по-собачьи! Нет, на это силенок не хватает!

Лбы быстро посовещались между собой.

— Слушай, начальник! — сказал один. — Котелок у тебя варит, точно. Договариваемся: мы поможем девчатам схватить норму, а ты после сразу их отпускай. Разбегаться далеко не будем. К разводу все явятся как штык!

— Ну, нет! — твердо сказал Балкин. — Тоже дурака нашли! У моего участка жуткая задолженность еще за тот квартал. Кто мне такую нехватку покроет— Пушкин? Тридцать процентов сверх дневной нормы наворочаете — пожалуйста, никого не держу. Целуйтесь хоть у вышки, под носом у стрелка. От себя порекомендую комендантам не попадаться.

— Ладно, — сказали парни после нового совещания. — Выбьем тебе тридцать процентов сверх нормы. А свободное время, что останется от рабочего дня, — наше. Так, что ли?

— Какие сомнения? — заверил их Балкин. — За час свернете задание — уходите через час.

Посмеиваясь, он неторопливо выбрался из кустарника

Лбы, летя на вершину как на крыльях, далеко его опередили.

Уже к вечеру этого дня выполнение норм скакнуло вверх. А когда слухи о новых порядках на десятом участке дошли до всех посещавших лесок на склоне горы, Балкин по производственным показателям заметно обогнал соседей. Начальник лагеря полковник Волохов по телефону поздравил его, похвалил отличное техническое руководство и пообещал исхлопотать награду — два года снижения срока.

— Только не сбрасывать темпов! — кричал в трубку полковник. — Так держать! Верю в твои инженерные знания, Балкин!

— Есть, гражданин начальник! — отрапортовал Балкин. — Доверие оправдаем!

Но сразу же после телефонного звонка Волохова в контору прибежал растерянный старший комендант и потащил Балкина в кандей. Балкин расписался в десяти сутках штрафного изолятора с одновременным исполнением служебных обязанностей и весело — по обыкновению — задумался над нелегкой судьбой тех, кто устраивает перевороты в таких устоявшихся областях, как любовь и промышленное строительство. Занятый размышлениями, он не услышал, как в камеру вошел Ефим Брычников. Прославленный начальник Нагорного лаготделения долго пронзал взглядом опустившего голову Балкина.

— Даешь? — прохрипел Брычников.

— Работаю помаленьку, — скромно согласился Балкин.

Брычников сел рядом с Балкиным и достал из внутреннего кармана шинели бутылку, два стакана и коробку консервов.

— Чтоб не скучал в карцере, — пояснил он. — И я с тобой пропущу стаканчик. Ну, будем здоровы!

Когда спирт был выпит и консервы съедены, Брычников заговорил опять:

— Ну, дал, ну, дал — за неделю на первое место вымахнул! Голова у тебя, гад! А что лагерный режим нарушаешь, за это придется отсидеть. Не могу дать спуску, понимаешь? Комендатуре приказал: вылавливать все парочки, которые в рабочее время, ясно?

Он встал и запахнул шинель.

— Пусть коменданты не свирепствуют, — осторожно заметил Балкин. — Упадут снова производственные показатели, вас тоже по волосам не погладят.

Брычников ответил, не глядя на Балкина:

— Было у нас в зоне пять комендантов. Ну, мы помозговали, четырех временно перекинули в другие зоны. Боюсь, не справится один, как по-твоему?

— Вот так и совершилась производственная революция на самом отстающем участке Рудстроя, — закончил свой рассказ Балкин. — И как многие великие революции в истории, она вышла за свои законные пределы, перемахнула свои достижимые цели. Мы слишком уж перевыполнили производственные нормы, к нам кинулись перенимать опыт. И обнаружили, каким способом мы рвем производственные рекорды. И придушили нашу замечательную инициативу, как не раз в истории душили великие начинания.

— Как это отразилось на вас? — спросил я.

— Никак не отразилось — ведь из списка на досрочное освобождение не вычеркнули. А Брычникову не везло. На него уже давно сыпались жалобы, стали разбираться. С работы его сняли, не знаю, где он сейчас. Парень он, в общем, неплохой — такой же бандит, как и те, над которыми начальствовал.

Я уже писал, что после двух-трех месяцев житья у Виктора переехал в гостиницу. И, кажется, уже не встречался с Балкиным. В конце навигации 1945 года он выехал на «материк», больше я о нем не слышал. Совершенную им революцию в методах повышения производительности труда погубил ее слишком большой успех. О’Генри назвал один из своих рассказов: «Трест, который взорвал себя» — название вполне подходит и к производственным достижениям замечательного строителя Бориса Балкина.