В шаге

– Уже расплатилась, чтобы утвердить своё гендерное превосходство?

Она покачала головой.

– Здесь старая система идентификации по внешности. С каждого снимают стоимость его сожранных блюд. На автомате. Даже Константинопольский знает!

Я поднялся, придвинул стул.

– Ещё бы. Такие о быте всё знают. И все шоу-программы назовёт без запинки!

Она сказала мягко:

– Не злись, он сам бывший шоумен.

– Бывших не бывает.

– Ну и что? С ними жизнь веселее и приятнее.

Подходя к бордюру, я сказал со вздохом:

– Извини, не сразу врубился в твои женские шуточки.

– Male pig, – сказала она беззаботно. – Юмор безгендерный, так утверждают этики, хотя вообще-то любой отличит мужские и женские шуточки. Пойдём, растопырь уши, тебе нужно проветрить голову. И не завидуй. Он говорит правильные вещи. Хотя и слишком прописные, такие просто не замечаем. Или не обращаем внимания.

Я буркнул:

– Истинная этика начинается там, где перестают говорить красиво.

Часть II

Глава 1

Автомобиль сообщил, что уже мчится на вызов, стоянка оказалась запружена, пришлось припарковаться на дальней, но прибудет через минуту и восемь секунд.

Ежевика ухватила меня за руку и прижалась, как лоза к толстому дереву, хотя я не такой уж и толстый. Я встревоженно думал, что Константинопольский, до того как явиться для личной встречи в неформальной обстановке, уже проштудировал работы нашего отдела, а потом навёл справки о новом институте. Ну, в той мере, в какой о научной работе имеет представление гуманитарий или гастарбайтер из Средней Азии, занятый укладкой асфальта.

Какие сделал выводы, неясно, понятно же, что ничего не понял, но общее направление уловить нетрудно. Нейролинк не только контроль над базовыми движениями парализованного человека, но и постепенное расширение власти над телом.

И какой вывод сделал этот специалист по этике? И вообще, как я, новый директор, смотрюсь со стороны?.. Не только Константинопольскому, а как вообще видит меня коллектив? Понятно, что Анатолий, неистовый романтик науки, готов передоверить ей вообще всё-всё, для него я осторожничающая на каждом шагу улитка, зато в сравнении, к примеру, с Влатисом это я метеор, несусь в будущее, закусив удила. Он же осторожничает до такой степени, что можно называть алармистом, хотя палки в колёса не ставит, работает упорно и старательно, но с постоянной оглядкой, как бы не навредить своими работами людям и вообще человеку.

А я, как обронила как-то Ежевика то ли в шутку, то ли всерьёз, ни рыба ни мясо?

Ежевика пискнула:

– А у него классное авто!

В десяти шагах от нас Константинопольский с великокняжеским достоинством соступил с бровки на проезжую часть, перед ним остановился авто штучной работы на одного человека.

Константинопольский сам открыл дверцу и сел на место, что прежде считалось водительским, но сейчас только у самых старых моделей остались рулевые колонки с колесом баранки, да и те неработающие.

Свинья, мелькнуло злое, ишь, улучшает мир, затормаживая прогресс, чувствует свою значимость и негодует, что тупой народ не замечает его культурности и не кланяется спасителю человечества от злой и недоброй техники.

– Мир катится в пропасть, – сказал я горько, – кто бы подумал, что сами себе будем вставлять палки в колеса?.. Ну как можно было поставить во главе такого комитета придурка из шоуменов?

Ежевика тоже проводила удаляющийся автомобиль с главой Совета по этике долгим взглядом. Мне почудилась в нём заинтересованность, наконец проговорила медленно:

– А он не такое уж и чудовище, как у нас говорят. Очень вежливый, обходительный, интеллигент до мозга костей. Ты грубил, а он всегда очень тактично…

– Я не грубил!

– Ну, рубил правду-матку, как у нас принято, но наш коллектив ещё не весь мир. А он тактичен и вежлив, что и понятно, гуманитарий!.. Почти что богослов. Очень эрудированный, хорошо знает философию.

Я сказал скептически:

– Это он тебе так сказал?

– Но это же видно.

– По тому, какой выбрал костюм? Уровень эрудированности может определить только другой специалист. А красивой дурочке любой жулик запросто пустит пыль в глаза.

Она спросила живо:

– Я красивая?

– Нет, – буркнул я. Добавил, смилостивившись: – Но что-то в тебе есть. Возможно, удачное сочетание банальностей, что делает тебя… уникальной.

– Ух ты! Скажи ещё раз.

– Не поняла?

– Да, но слышать приятно.

Я сказал пренебрежительно:

– Слова брешут. Сказать можно что угодно, только нейролинк сразу покажет, кто где срал.

Она зябко повела плечами.

– Страшновато. Так вот живёшь и думаешь, что поступаешь честно и ничего не прячешь, но если покопаться в себе… Нет, лучше не копаться! И другим не позволять. А кто лезет без спросу, того бить по рукам.

Я ответил твёрдо, ответ вызрел давно:

– Прячут все, но у одного стыд от украденной в детстве конфеты, а кому-то трупы прятать уже негде.

Марат перехватил меня в коридоре, ещё больше похожий на терминатора, почти каждую неделю что-то добавляет из блестящего металла, но я вижу только заклёпки и швы сварки.

Я от неожиданности отшатнулся, а он заговорил быстро и оживлённо: