В шесть вечера в Астории

Через закрытую дверь доносились торжествующие крики попугайчика, составлявшего весь интерес в жизни несчастной Шарлотты. Крчма ощутил внезапный холодок— между ним и Камиллом опустился занавес разобщенности. — После всего сказанного хочешь послушать еще мелкие замечания?

— Конечно, пан профессор, — хрипло проговорил Камилл, и впервые за все годы, что он его знал, Крчма увидел в серых глазах бывшего ученика полную отчужденность. Так… Вот и момент, когда я могу выложить припрятанный для него сюрприз, не опасаясь, что он кинется мне на шею, что было бы мне крайне тягостно.

— Разговаривал я тут с деканом философского факультета, — словно о какой-то незначащей вещи, самым будничным тоном, на какой только оказался способен, заговорил Крчма. — И с председателем факультетской парторганизации. Подай заявление: когда отслужишь в армии, тебя снова примут.

— Вы шутите, пан профессор…

— Ничуть. Иногда и я говорю вполне серьезно.

— Я… я не могу опомниться! Как вы добились такого чуда? Не знаю просто, как вас благодарить…

— Почему меня? Для этого понадобился и отзыв твоего бывшего шефа Мерварта; так что это, скорее, его заслуга…

Встреча через десять лет

Столы в виде подковы под большой пышной люстрой, черное пианино в углу, панно с видом Праги кисти Шетелика, два олеандра у широкого окна — вот и еще пять лет прошло, а все вещи точно там, где и ожидал их увидеть Крчма, и это почему-то успокоило его. Идеи и люди пускай меняются, устремляясь вперед, как носители прогресса, а вещи лучше пускай остаются на своих местах, как своего рода признак надежности и постоянства.

Быть может, потому, что его собственных два основных свойства называются «надежность» и «постоянство» — в смысле верности.

Сегодня пану Понделе и в голову не приходит робко примащиваться в конце стола: его присутствие стало уже традицией, и школьный служитель, сидя рядом с Крчмой, по старой привычке вытягивает свою жилистую шею из воротника, будто он его давит; но на сей раз это происходит от польщенной гордости. Заметив взгляд Крчмы, пан Понделе объясняет:

— В церковь я не хожу, а после последней встречи только два раза надевал этот черный костюм. Раз на похороны племянника, пограничника — он пал у Квильды в перестрелке с американским шпионом; а второй раз — на выпускном вечере моей снохи Элишки, она нынче зубной врач в Лоунах.

Официанты разнесли аперитив, Камилл выждал, когда за ними закроется дверь, оглядел собравшихся — не хочет ли кто взять слово, никто не вызывался; тогда, подхватив свою рюмку, поднялся он сам.

— Когда-то мне поручали говорить от имени нашего восьмого «Б» — и вот, хотя на этот раз класс ничего мне не поручал и хотя после нашей последней вечеринки многое изменилось, я беру на себя смелость продолжить эту традицию сегодня и первым долгом приветствовать наших дорогих и милых гостей — пана профессора Роберта Давида и пана Понделе… — Это были почти те же слова, что и пять лет назад. — Поскольку же наша юбилейная встреча совпала с круглой датой в жизни пана Понделе, хочу от всех нас пожелать ему крепкого здоровья, как можно больше радостей, когда он уйдет на заслуженный отдых, и чтоб в следующие шестьдесят лет рыба у него клевала с первого же захода…

Мишь, как уже повелось, извлекла букет цветов, спрятанный до того момента, и под шумную овацию, в паре с Камиллом, торжественно преподнесла растроганному школьному служителю.

Потом Камилл прочитал письма тех, кто жил вне Праги и не мог приехать, одни из-за неотложных служебных дел, другие из-за дальности расстояния. После этого он в каком-то смущении обвел взглядом сидевших за столом и проговорил:

— Еще среди нас нет Ивонны и нашего одноклассника Дитриха — но он не занят, и в отпуске ему не отказали, притом он даже письменно не извинился…

— Что хочет этим сказать мальчишка Герольд? — наклонился к Крчме пан Понделе.

— Мальчишка Герольд хочет этим сказать, что Дитрих бежал из республики, — ответил Крчма полным предложением. — Хорошо еще, таких дураков мало…

Перед ним всплыл образ долговязого парня с усиками; у Дитриха была какая-то болезнь глаз, и он часто носил темные очки.

— От кого бы я скорей ожидал такого, так это от мальчишки Герольда, — заметил пан Понделе. — Такая известная кондитерская фирма, прямо золотое дно, — и на тебе!..

Крчма пошевелил рыжими усами.

— Нет, нет, Камилл так со мной не поступил бы… — Осекся: почему со мной? Пожалуй, я кажусь своему соседу весьма самонадеянным субъектом — говорю о Камилле будто о родном сыне… — А теперь представьте, кум, ведь я Дитриха встретил за несколько дней до этого, и парень без зазрения совести советовался со мной, дескать, что я скажу, если он навострит лыжи?!

— Скажу так: ваши бывшие ученики чертовски вам доверяют.

— Ля это называю чертовской наглостью.

— Что же вы ему ответили?