В шоке. Мое путешествие от врача к умирающему пациенту

Мы почти ничего не говорили в ответ друг другу, предпочитая рассказать очередную историю. Порой эти откровения подавались как раздражение или недовольство, однако на самом деле они представляли собой глубокие сожаления по поводу недостатков системы, перед лицом которой мы порой чувствовали себя беспомощными.

Итак, мои ребята сказали пациенту, что в отделении нефрологии ему отказали в диализе из-за его слишком плохого состояния и что ему будет обеспечено лишь паллиативное лечение. После этого приходят из нефрологии и говорят, что будут проводить диализ. В итоге все выглядит так, будто мы вообще не взаимодействуем между собой, и все путаются. И теперь его родные нам не доверяют после того, как мы предложили положить его в хоспис.

Молчание в перерывах между откровениями вовсе не было неловким – оно выполняло роль своеобразной безмолвной поддержки. Оно говорило: Да, я знаю, каково это, и это ужасно. Я понимаю, как ты себя чувствуешь, и у меня нет ответа. Я видела как, не имея других возможностей, мы впитывали огромную часть направленной в нашу сторону злости.

Нам казалось, что наша профессия требует от нас того, чтобы мы молчаливо выслушивали любые упреки. Ко мне заходили друзья, которые работали врачами в соседних больницах, и меня поражало то, насколько похожи были наши проблемы, независимо от места работы.

Врачи не были уверены, каковы были пожелания пациента или его родных, так что в течение получаса проводили реанимационные мероприятия и сделали интубацию несчастному старику девяносто шести лет, и сегодня утром к ним, пурпурная от злости, пришла его дочь, недоумевая, как такое могло случиться. Что я мог ей сказать еще, кроме как «Я сожалею»? Потому что, если честно, я сам не понимал, как такое могло случиться.

Мы сокрушались по поводу разных вещей, начиная от притупления чувства сострадания и алкогольной зависимости и заканчивая полным выгоранием.

«Каждый день я вижу столько печальных вещей, что мне теперь трудно вообще что-либо чувствовать по этому поводу. В последнее время я стал очень много пить, и я понимаю, что это плохо, но, если честно, по-другому я просто не могу уснуть.

Я всерьез задумываюсь о том, чтобы перевестись на другую подготовительную программу или и вовсе получить экономическое образование. Просто я совсем по-другому себе все представлял. Я не чувствую, чтобы приносил хоть сколько-нибудь значимую пользу».

А временами мы рассказывали и о совсем душераздирающих моментах, которые мы должны были непонятно каким образом воспринимать как обыденную составляющую нашей повседневной работы.

«Пациентка отказалась от переливания крови, так что я ей сказал: „Хорошо, мы примем у вас роды, и я дам вам ребенка. Возможно, вы сможете провести с ним один-два часа, но потом вам придется попрощаться с ним”. Она посмотрела на меня и спросила: „Хотите сказать, я умру?” И мне пришлось ей сказать: „Да, без переливания крови вы умрете, но я с уважением отнесусь к вашему желанию отказаться от переливания крови, даже если я его и не одобряю”».

Мы понятия не имели, как быть со своими собственными чувствами по поводу переживаемых нами утрат.

«Сегодня на моих глазах семилетний мальчик прощался со своей мамой, потому что ей отказали в пересадке печени. Он посмотрел на меня и сказал: „Вы вылечите мою маму, чтобы она смогла вернуться домой?” Ну что я должна делать в такой ситуации? Я боюсь идти домой, потому что знаю, что как только увижу своего ребенка, которому приблизительно столько же, то у меня поедет крыша».

Здесь было море печали, горы чувства вины и отчаянное желание найти какой-то способ, какой угодно способ повысить нашу психологическую устойчивость. Будучи врачом, я осознавала, в какой опасной близости мы постоянно находились от того, чтобы кого-то подвести. Даже когда мы изо всех сил старались никому не навредить, казалось, что нам не хватает подручных средств, чтобы лечить, не добавляя при этом дополнительных страданий.