В синих квадратах моря(Повесть)

Весь вечер Кирилл ходил задумчивый и все размышлял, давать Тане телеграмму, чтобы в базе встречала, или воздержаться. Нет, не надо, он придет к ней неожиданно. Подарков ей да сынку накупит. Пусть знает она, что Кириллу ничего для них не жаль. Но тут же возникла другая мысль, от которой стало больно на душе, словно полоснули по телу острым ножом: «А что, если она полюбила другого?» Кирилл успокоил себя — нет, не станет Таня вот так… Она честная, Таня… И почувствовал Кирилл, как сердце окутала щемящая тоска, и каким-то ничтожным показался он сам себе. Что ты дал Тане, Кирилл? Любовь? Не было у нее любви, и сам ты хорошо это знаешь. А сын Федя? Чем он вспомнит тебя в жизни? А тот погибший боцман с сейнера? Кирилл боялся вспоминать о нем, потому что боцман все эти годы не выходит у него из головы. Нет-нет, да и появится перед глазами и будто говорит ему: «Душегуб ты, Кирилл. Все равно долго не проживешь — море не терпит таких…»

После ужина снова забросили трал. Погода испортилась. Над морем появились стада туч, брызнул дождь. Кирилл весь промок, но так и не пошел в каюту взять плащ. Он выгребал рыбу из трала до тех пор, пока не ощутил усталость. Надо передохнуть. Кирилл добрался к надстройке, у камбуза спрятался от ветра и закурил.

«Кажется, она меня больше не любит», — вздыхал он, думая о Тане.

У надстройки появился рыбмастер. В глазах злость (он был против решения капитана взять Кирилла на судно).

— Что, устал небось? — с издевкой спросил он и, не дождавшись ответа, добавил: — Лодырь ты, Рубцов. Не могу тебя терпеть…

Кирилл загасил папиросу:

— Зазря оскорбляешь, Кузьма Трофимович. Честный я…

Мастер вскипел:

— Честный? А кто загубил боцмана? Он сосед мой, боцман. Двое детишек осталось…

— Шторм тогда был, — глухо сказал Кирилл. — И ты, Кузьма Трофимович, не попрекай. Я за это поплатился тюрьмой.

— Убийца ты, вот что, — бросил рыбмастер и ушел.

Загорчило на душе у Кирилла. Ссутулившись, он побрел в каюту. На ходу сбросил с себя мокрую куртку и снова закурил. В борт глухо стучались волны, грохотала машина. Кирилл жадно глотал дым. Но вот он, смяв горящую папиросу, закрыл каюту на ключ. Достал из рундучка бутылку водки (ее он припрятал еще в день ухода на промысел, в рукаве пронес на судно) и налил в стакан.

В голове зашумело.

«Схожу к капитану…» — решил Кирилл. Он вышел на палубу. Уже совсем стемнело. Море бросало судно, как щепку. Кое-как рыбак добрался до мостика, стал подниматься по трапу. И в этот момент сейнер резко накренился, волна накрыла Кирилла и завертела…

6

Корабль винтами пахал море, подпрыгивая на горбатых волнах, словно на ухабах. Палубу заливало водой. Петр стоял у среза полубака. В ушах все еще звенел голос Серебрякова: «Побило вас море, лейтенант…» Грачев весь промок, но в каюту идти не хотелось. А волны расходились вовсю. Вот корабль носом зарылся в кипящую воду. Еще миг, и Грачева могло смыть за борт, но сзади цепко схватил его за шинель боцман Коржов.

— Нельзя нырять, море глубокое, — добродушно сказал мичман. — Опасно тут стоять, товарищ лейтенант. Боже, да вы совсем промокли.

Они вошли в каюту. Петр отряхнулся, платком вытер мокрое лицо.

— Боцман, есть закурить?

Они дымили папиросами. Неожиданно для себя Петр сознался боцману, что командир погнал его с мостика. Лучше бы Серебряков отругал его, чем вот так, в шею…

— Скис я, — устало проговорил он.

Коржову захотелось поведать о своей первой вахте, горькой, но и радостной, потому что с нее все моряцкое и началось. А вахта та была тяжелой, на всю жизнь запомнилась. Служил он в ту пору сигнальщиком. Море бросало корабль, и он казался былинкой. Лицо стегал сухой снег. Знал бы, лейтенант, как Захар злился. На себя. На погоду. На то, что неуклюж на вахте. А мичман, старшина команды, все косился в его сторону. Ему что — глотает соленую водицу и улыбается, а Коржова затошнило, ну ни дыхнуть, одна думка — скорее в кубрик смотаться.

— Тебе разве неохота в тепло?

— Охота, это правда, — отозвался Петр.

— …Но вахта — не у тещи на блинах сидеть, — продолжал боцман. — Я крепился, а потом укрылся за прожектором, туда ветер не попадал. Но мичман тут как тут: «Ты что, Коржов, отдыхать на вахту пришел?» Тела не чувствовал, а руки словно пришили мне. И снова представился теплый кубрик, койка, моя койка третья справа.

— Видишь там, на грот-мачте фалы? — сказал мичман. — Ну-ка, распутай!

Коржов скатился по трапу вниз, ничего не видя, ничего не чувствуя. Только на губах солоноватый привкус. Кое-как распутал фалы. У мыса, наконец, обнаружили перископ. Подводная лодка уходила на глубину. За кормой глухо ухнули глубинные бомбы… Потом «противник» навязал «бой». Сбоку от Захара разорвалась шашка. Дым ел глаза, а он окоченевшими пальцами судорожно расстегивал сумку противогаза.