В скрещенье лучей. Очерки французской поэзии XIX–XX веков

Мы двое крепко за руки взялись.Нам кажется, что мы повсюду дома –Под тихим деревом, под черным небом,Под каждой крышей, где горит очаг,На улице безлюдной в жаркий полдень,В рассеянных глазах людской толпы,

Бок о бок с мудрецами и глупцами –Таинственного нет у нас в любви.Мы очевидны сами по себе –Источник веры для других влюбленных.«Мы двое». Перевод П. Антокольского

С обликом этого края, где все прозрачно и все в ласковом согласии с двумя его обитателями, где вещи как бы продолжение желаний двух любящих, мы уже знакомы по прежним книгам Элюара. С той лишь разницей, что тогда еще не было дверей для входа в него всем другим – счастливым и бедствующим, а на его дорогах не встречались на каждом шагу прохожие – юные и пожилые, благоразумные и одержимые. Раньше в нем иной раз было что-то космически-холодноватое, он был скорее приспособлен для грезы, чем для жизни. Теперь он гораздо ближе, гостеприимнее, по-земному приветливее. И это потому, что расположен край обетованный не за тридевять земель, куда дороги ведомы одному воображению, в далеком «нигде» и «всегда», не причастном никакой совместно делаемой и совместно переживаемой сегодняшней истории. Наоборот, туда открылся доступ заботам и чаяниям века, а живущие там, в свою очередь, в полной мере ко всему этому подключены. У любви Элюара «столь значительные поля, что силы надежды находят там пристанище, чтобы вернее добиться освобождения».

Если любовь наша стала любовьюЗначит вышла она из своих береговЗначит она захотела выскользнуть за оградуСловно змея и взмыть в небесаСловно птица и уплыть в океанСловно рыба и над временем власть обрести

Жизнь обрести смерть посрамитьИ вселенной дать вечную юность.«Замок бедняков»

Страсть двоих стремится выйти на простор и измерить себя масштабом жизни многих вовсе не потому, что любящие исчерпали все, что было заложено в их любви. Нет, просто их счастье не может не быть, по Элюару, вкладом в завоевание счастья всеми и каждым, в осуществление исконной мечты поколений об избавлении от зла и невзгод. Ведь уже одно то, что счастье стало чьим-то достоянием, развенчивает в глазах остальных все ханжеские доводы проповедников смирения и долготерпения, кричит во всеуслышанье, что человеку дано не только безуспешно гнаться за синей птицей, но и поймать ее, приручить. И в этом смысле любящие у Элюара вносят в общую всем сокровищницу свой личный дар, чтобы человечество воспользовалось им и стократ приумножило. Они – словно сеятели, бросающие в плодоносную почву семена, которые дадут щедрые всходы в умах и сердцах:

Но первое словоОбетованного счастья людского

Что начинается счастьем двоихЭто доверчивый голос песниПротив голода против страхаЭто всеобщего сбора сигнал.«Непрерывная поэзия»

У раннего Элюара любовь – фея-повелительница чудес, помощница грезы. Теперь она возвращает на землю, вдохновляет Элюара не на то, чтобы преображать жизнь в мечтах, а на то, чтобы пытаться ее переделать по меркам мечты. Когда любящий рассказывает о себе и своей подруге, его звездная быль откликается в сердцах слушателей вызовом всякой жертвенности, всякому аскетизму, приглашением пре ломить хлеб радости. Самое личное из чувств оказывается у Элюара самым всеобщим, приобретает безграничный раз мах. Оно одновременно и призыв, и первый шаг к тому содружеству людей-братьев, которое грядет, коль скоро их потребность в раскрепощении воплотится в дела. И не случайно поэтому любовная лирика позднего Элюара – тоже «лирика обстоятельств», неотделимая от дела, которому он себя посвятил. Не случайно тут всегда так привычно гибок переход от исповеди супруга к философскому прозрению мыслителя, охватывающего своим взором горизонты истории и вселенной, ее вчера, сегодня, завтра: