В союзе с Аристотелем

— В миг бы! И Галину Владимировну прихватили бы. Твоя мать и Галину Владимировну боится, — сказал Юрка, вспомнив подслушанный из-под парты разговор учительницы с Поршенниковой, в котором, по мнению мальчишки, так и сквозила эта боязнь. — Она всех теперь боится. Набедокурила — вот и боится.

И Юрка только сейчас осознал вдруг, почему он в обращении к Поршенниковой ненарочито смел и серьезен — он знал о ней правду. Ту правду, которую она должна таить, уберегать от гласности, почему ей и приходится побаиваться их, мальчишек, и, может быть, даже лебезить перед ними и перед учительницей.

— А после того старуха была у вас? — спросил Юрка.

— Нет.

— А этот, с бородой?

— Тоже нет. Один раз я видела его сумку в сенях, но потом она пропала.

— Надо было кирпичей туда наложить.

— Может, он без тебя приходит? — предположил Валерка.

— Не знаю.

— До этого он часто бывал?

— Часто. Даже вдвоем приходили. А в пасху втроем пришли, считали какие-то деньги, а потом молились.

— Кого-нибудь обворовали, — сказал Юрка. — Вон петуха Валеркиного слопали, а там еще… В пасху, говоришь?

— В пасху.

— Хм.

— Это святой божий день — им много подают.

— Интересно, — протянул Юрка. — Значит, мы тоже вроде сектантов, раз славить ходим?.. Ничего себе!

Над Новым городом вознесся серебристый смерч телемачты. До нее было около пяти километров, но в ночи она казалась ближе, даже ближе бугра, на котором стояла; эта мачта рождала представление, что там, на бугре, раскинулся не жилой район, а стартовая площадка космодрома.

— Кать, а ты сейчас молишься? — спросил Валерка.

— Нет. Зачем, раз не заставляют?

— А мать не заставляет?

— Нет. Она и сама не молится. Там, в городе, где мы собирались, она молилась, а дома никогда не молится. И я не знаю, почему так.

— Получается, что и верит она богу и не верит, — проговорил Валерка. — Но разве можно сразу и верить и не верить? А, Юрк?

— Не знаю.

— Странно.

— Знаете, мальчишки, какие я стихи читала… там? — спросила вдруг шепотом Катя, придержав ребят. Они уставились на ее физиономию, выражавшую какую-то решимость, какое-то торжество. — Таких стихов вы никогда не слышали, их и в наших учебниках нет. Слушайте:

Господь, я бедное дитя,Я слаб, где сил мне взять?Тебе служить желал бы я —

Не знаю, как начать…

— Опять про бога, — равнодушно заметил Юрка, ожидавший чего-то иного. — Чепуха.

— А вот, — сказала Катя. — Как это?.. А-а…

То жизни счастья призрак ложныйВсегда кружил тебя во мгле.И забывал ты, прах ничтожный,Что ты — прохожий на земле.

— Тоже чепуха, и притом непонятная.

— Я вот тоже знаю стихи, которых нет в наших учебниках, — проговорил Валерка и тут же продекламировал:

Пока свободою горим,

Пока сердца для чести живы,Мой друг, Отчизне посвятимДуши прекрасные порывы.

Пушкина, Александра Сергеевича. Во стихи!

— Законные, — сказал Юрка. — И еще у Пушкина есть про то, что поповскими кишками передавят царей. Тоже законные стихи.

Они снова медленно двинулись по дороге. Девочка, склонив голову, о чем-то размышляла, затем проговорила, не поднимая лица:

— Я и не говорю, что те стихи хорошие. Я их боялась, а сейчас почему-то не боюсь… Ну, вот и мой дом. — Катя вошла во двор, затворила калитку и некоторое время смотрела через планки на мальчишек. — Ну, вы ступайте.

Но едва мальчишки повернулись и пошли обратно, как вдруг Катя крикнула:

— Юрк! Юрк! — Она выскочила на дорогу и догнала ребят. — Я совсем забыла… Мама меня вчера спрашивала, как, говорит, понравился имениннику подарок или нет, а я только глазами захлопала.

Юрка рассмеялся.

— Ты хоть нашел его? — спросила девочка.

— Нашел. Это книга.

— Хорошая?

— Законная. Вот такая… Только ведь книги положено подписывать: на память тому-то от того-то.

— Ну, я потом подпишу.

— Конечно.

— Когда ты прочитаешь. Ты уже начал читать?

— Нет еще.

— Ну ладно, идите.

На обратном пути Юрка подумал, что эту «Советскую оперу» придется, наверное, перелистать или даже прочитать в ней две-три страницы, чтобы знать, о чем там речь.

Юрке на миг взгрустнулось, но тут он увидел впереди сугроб и живо решил пихнуть в него Валерку, а то он что-то задумался. Да и вообще в последнее время что-то все часто задумываются.

Глава третья

ВАЛЕРКА УЗНАЕТ СЕКТАНТА

У Аркадия близилась сессия. Он стал возвращаться из института поздно, часов в десять-одиннадцать, усталый и нахмуренный.

— Туго, брат, — говорил он Юрке, сжимая себе виски и закрывая глаза.

— Очень туго?

— Порядком. Зачеты, чтобы их…

Когда Аркадий говорил: зачеты, сессия, все понимали, что это ответственно и трудно. Василиса Андреевна готовила вечером что-нибудь повкуснее, специально для него. И, когда Аркадий спрашивал, а что ели они, мать отвечала, мол, то же самое и грозила Юрке, который тыкал себя в грудь пальцем, что и ему надо такого же вкусного.