В социальных сетях

«Умный – дурак!» – стучало у Полины Траговец, когда она открыла глаза. «Но это несправедливо…» – еще не отойдя ото сна, пробормотала она и огляделась по сторонам, не узнавая свою комнату. Она вспомнила, что до ночи засиделась в Интернете, и теперь корила себя. «Вон уж и сниться стали, – перебирала она участников группы. – А что я про них знаю? В Интернете, как и во сне, сплошные выдумки». Она вспомнила, как ошибалась в Модесте Одинарове, представляя его сильным, до тех пор пока не прочитала его интернетовские признания. Но и виртуальный портрет искажает реальный. Кто, например, этот Сидор Куляш? Надутый щеголеватый франтик? Длинный как жердь, с отсутствующим взглядом? Может, он и на телевидении не работает? А Иннокентий Скородум? Точно ли он знаменитый писатель? Может, все его творчество сводится к интернетовским постам? Боже, да кто все эти люди! Мы с ними в сущности не знакомы, как с прохожими на улице, так можно разговориться с первым встречным. Однако Полина чувствовала с участниками группы какую-то невидимую, корневую связь. «Точно – паутина», – проговорила она одними губами. За стенкой работал телевизор, передавали утренние новости. Мать сидела на кровати, уткнувшись в экран с тарелкой вишен, красивших простынь кровавыми пятнами, и Полина Траговец, глядя на нее из дверей, подумала, что не доживет до ее лет. Чтобы окончательно сбросить сон, Полина Траговец умылась, потом села за компьютер и написала от имени Ульяны Гроховец:

«Прожить надо так, чтобы после смерти осталась куча долгов и на похоронах все молчали, потому что о покойниках плохо не говорят».

А от Модэста Одинарова добавила:

«Хороший совет, но запоздалый».

Это понравилось Иннокентию Скородуму. Он поделился этим постом у себя на странице, добавив с печальным смайликом:

«Какая разница, как прожить? Все равно это не жизнь».

Сидор Куляш также видел сны. Он долго потом носил их в себе, осторожно ощупывая изнутри, как мать ребенка, пытался осмыслить их содержание, превратив в слова, поведать жене или бумаге. Но у него это не выходило. Потому что во сне Сидор Куляш был умнее. Там он читал прославленные в веках книги, которые казались ему гениальными, но когда, проснувшись, брал их в руки, не мог осилить и страницы. Во сне он чувствовал запахи, которые были свежими, словно после дождя, а наяву жил, будто с заложенным от простуды носом.

– Мама, – звал он во сне покойную мать. – Почему ты меня не любила?

– Любила, – эхом откликалась она.

Мать приходила веселая, беззаботным смехом напоминая юродивую, и Сидор Куляш во сне понимал, что стал уже старше нее и может во всей неприкрытой наготе видеть совершенные ею ошибки, которые у него нет сил простить.

– Глупая, глупая! – твердил он, пока мать, обиженная, не исчезала.

И тогда Сидор Куляш просыпался, упираясь взглядом в фотографию молодой улыбавшейся женщины, висевшую на стене напротив. Ему хотелось повернуть ее лицом к обоям, но он только кусал губы, точно в детстве, когда его оставляли одного на жарком опостылевшем пляже. Целыми днями он потом равнодушно скользил взглядом по фотографии, которая сливалась для него с джунглями обоев, вспоминая мать так же редко, как отца, – тот постарел, согнулся и при встрече говорил всегда одно и то же:

– А ты вырос… С деньгами все нормально?

– Нормально, – эхом откликался он.

Потом Сидор Куляш спрашивал о здоровье и, не дождавшись ответа, как обычно переводил разговор на свою работу, думая при этом, что люди не меняются, что во сне отец по-прежнему распоряжается банком. Уставившись на морщинистые ладони, которые потирал, казалось, для того чтобы спрятать, Куляш-старший невпопад кивал, а когда приходило время прощаться, поспешно обнимал сына, скрывая теперь руки у него за спиной, и по привычке произносил:

– Ну, передавай привет матери.

Сидор Куляш крепко прижимал отца к жирной груди и не мог понять, у кого из них двоих катятся слезы. А потом просыпался. Сидор был поздним ребенком и с годами стал понимать, что совершенно не знает отца, который большую часть жизни провел до его рождения и при всем желании никогда не поймет его. Лежа в постели, он твердо обещал себе позвонить отцу, которого не видел с похорон матери. Но свое слово так ни разу и не сдержал.

После того как Сидор Куляш захотел сделать репортаж о Раскольникове, в группе к нему стали относиться настороженно. «Завидуют, – по-своему понял он, когда его сообщения перестали комментировать. – А сами мечтают попасть в кадр». Но в глубине ему было обидно, и он оживился, когда Аделаида, казалось, подтвердила его предположение:

«А можно мне попасть на телевидение? Я могла бы принять участие в ток-шоу».

«Их много. В каком именно?»

«Да в любом, у меня обо всем есть свое мнение».

«Свое ли? – подумал Сидор Куляш. – Стоит ли с ней говорить?» Но выбирать не приходилось:

«И все же определитесь. Какое ток-шоу вам больше нравится?»

«Мне абсолютно все равно! Они же на одно лицо».

И тут Сидор Куляш понял, что его разыгрывают.

«Пожалуй, ограничимся этой группой. Кстати, роль дуры у вас хорошо получается!»